Ночь, после вот этого момента

Она шла, почти бежала по коридору, как была в измазанном чужой кровью платье, и Крепость вокруг свивалась теплым коконом, стеля под ноги своей леди самые короткие переходы, и убирая с дороги встречных, которые могли бы попасться на пути в такой поздний час. Ангбанд почти никогда не спал, только дремал в пол глаза, давая хрупкую иллюзию тишины в ночные часы, но караулы и ночные смены у плавилен бодрствовали в это время, а Властелин не спал никогда, и сейчас тонкий флер его гнева кутал крепость в незаметное, но ощутимое каждому марево. От этого крепость ворочалась, и тихо ворчала в своем полусне, как крупный зверь, который никак не может удобно устроиться, и Гара чувствовала, что в недрах горы потоки магмы закручиваются и волнуются, как будто раздумывая, выплеснуться ли наружу огненным потоком или утихнуть и продолжить своё вечное движение в глубине камня. Женщина знала, что извержения не будет, но их с трехглавой горой душевный раздрай входил в резонанс и отражался один в другом. Стены иногда касались легких рукавов, как будто хотели чуть придержать женщину на её пути.
Дорога, которой она шла, редко ходил кто-то из майар крепости, даже если им нужно было спуститься к казармам с верхних уровней, обычно они выбирали более прямую дорогу. Гара тоже не могла сказать, что была здесь частой гостьей, но дорогу бы нашла даже без дружеской помощи крепости.
Её подопечный сейчас спал, и сны ему наверняка снились полные тоски и отчаянья. Майэ не знала, какие именно, но добрых снов пленники в Ангбанде не видят. Ей бы тоже сейчас снились кошмары, если бы айнур нужно было спать. Наверное, в её кошмарах голоса в тумане звали бы её «Мама!», но она бы не находила ничего, кроме пустоты. Майэ этого не знала, но тягучая тоска уже свивала кольца где-то в груди, напоминая, как больно можно порезаться об осколки чужой души. Она могла бы сейчас злиться на такое упорное сопротивление жертвы, даже на грани безумия, или тревожиться, что задание Властелина останется неисполненным, но печаль затянула все прочие чувства стылой болотной водой. Женщина чувствовала себя одиноким огоньком среди стылого холода, и жар огненной горы, согревающей стены крепости, ничем не мог ей сейчас помочь. Редкие минуты, когда Гара действительно чувствовала себя слабой, а не играла на публику, майэ не любила. И не хотела, что бы кто-то еще видел её слабость, кроме Владыки, конечно, от которого трудно что-то скрыть, и еще одного.
Женщина остановилась перед дверью, и постучала. Стук почему-то вышел неуверенный.

У Раданга под вечер настроение резко испортилось, и он до сих пор не лег спать. Сидел, точил кинжал. Смурно было начальнику гвардии и немного тревожно, а пить не хотелось. И читать не хотелось, идти никуда тоже, но сон не шел, так что орк не спал. Будить тоже никого не хотелось, поэтому сидел молча, бездумно разглядывая лежащую на столе карту. При желании он мог спокойно не спать пару солнечных суток, так что применять сейчас навык любого солдата – засыпать в любой обстановке, и при любых обстоятельствах, было совершенно не нужным. Всё равно завтра идти разве что на плац.
Когда кто-то пару раз стукнул в дверь, орка это почему-то совершенно не удивило. Накидывать рубашку, или в принципе приводить себя в приличное состояние орк не стал, те, для кого это было бы важно, так не стучат. Сейчас же стук показался ему робким, почти просительным. Раданг распахнул дверь и увидел Гару. Он даже не сразу понял, что его смутило, где-то краем сознания отметив выбившиеся из косы прядки, мокрую дорожку на щеке, розоватые пятна на белом шелке, вместе с запахом подсохшей крови, а главное пугающую, почти зверью тоску в зеленых глазах. Как она шагнула внутрь, он тоже не заметил, просто вот она стояла за порогом, а вот дверь уже захлопывается за её спиной, и он уже тихо баюкает женщину в объятиях, чувствуя, как горячие руки обнимают его за шею и чувствовать это очень приятно. Потом орк осознал, наконец, что увидел, и мир вокруг захлестнула алая пелена ярости. Дикой, и одновременно холодной, как вечные льды. Первым желанием было мягко отодвинуть прижавшуюся к нему женщину, и пойти отвернуть этому нолдо его гордую башку. И плевать там на планы Властелина, на то, чем это может грозить, и что, почти наверняка, сделать он ничего и не сможет. Если эта длинноухая тварь посмела…Что именно, посмела длинноухая тварь, и что вообще там произошло, когда он ушел, Раданг даже знать особо не хотел. Видеть тоску в глазах своей женщины было настолько невыносимо, что найти виноватого было нужно, как воздух. И орк легко мог бы совершить сейчас любую глупость, если бы Гара не обнимала его так крепко.
- Что сделал этот…? – спокойным, как ему показалось, голосом, спросил Раданг, присовокупив к вопросу то определение Куруфина, которое в данные момент показалось наиболее верным и отражающим, и всё-таки немного отстранил от себя женщину, что бы видеть её лицо, но из рук так и не выпустив.

Просто упасть в его объятия почему-то всегда было так легко и естественно, что женщина даже не удивилась, что её стылая тоска немедленно поджала хвост и осталась за порогом. Майэ всё еще чувствовала её спиной, но сейчас, под защитой родных рук, женщине уже ничего не было страшно. Она не знала, как у Раданга это получалось, но рядом с ним любой её страх исчезал, как снег на тёплом боку Тангородрима. Приятно знать, что есть на земле кто-то, кто станет тебя защищать, даже если по твоему слову когда-то горы вставали и рушились.
Вопрос вернул женщину в реальность, и она снова испугалась. На этот раз это был обычный, короткий испуг за любимого, который, Гара прекрасно это знала, очень даже способен натворить разных глупостей. Чего уж там, Раданг был большим специалистом по этому вопросу, и даже если ему удавалось как-то скрывать это от всего остального мира, Гара слишком хорошо его знала. Особенно если дело касалось её. Майэ не до конца могла понять, что и кому орк пытался этим доказать, но его тон ей крепко не понравился.
- Это не он, это я сама - майэ даже почти не соврала, и её руки нежно скользнули по обнаженным плечам возлюбленного, гладя и успокаивая. Потом проследила направление его взгляда, и уточнила:
- Кровь чужая. – и поглядев в лицо Радангу, почти умоляюще попросила, - Не отпускай меня сегодня никуда.

Он молча сгрёб её в охапку и не отпустил.
Любить её было, всё равно, что пытаться удержать живое пламя в руках, и орк каждый раз заново удивлялся, как он  посмел вообще к ней прикоснуться. Но с ней приходилось быть сильным, потому что огонь не прощает слабости, и хочешь держать его в руках – держи крепко. И он держал, иногда почти пугаясь, что сожмет слишком крепко и пламя распадется ворохом искр и погаснет. Когда кто-то настолько могущественный так доверчиво отдаёт тебя такую огромную власть над собой, это искушает. Конечно, он никогда не причинил бы ей настоящего зла. Слишком большим наслаждением было видеть, как женщина стонет, а под конец уже почти кричит, запрокинув голову, как сияют золотые искры на дне её глаз, чувствовать, как их общая радость отражается друг в друге, сливаясь в одну. Незримый огонь вспыхнул, накрыв его с головой, и всё вокруг,  кроме них двоих, на мгновенье перестало существовать.
Потом осанвэ распалось, мир  покачнулся, смещаясь на привычную плоскость и самую малость, но потускнел, и орку потребовалось немного времени, что бы отдышаться и снова привыкнуть, что от всех красок мира остались только звуки и запахи. В эти несколько вдохов он очень остро сознавал, от чего когда-то отказался, хотя не жалел об этом никогда.
Впрочем, все это сложное послевкусие никак не мешало закутать Гару в теплое меховое одеяло и начать разбирать её спутавшуюся косу, выплетая из волос жемчужные нити. Женщина рядом больше не ощущалась живым огнем, она была просто живой и тёплой, и пахло от неё сладким бабьим запахом, потом и самую малость цветочным мылом. Самым разумным, наверное, было бы обнять Гару покрепче и уснуть, но спать Радангу не хотелось. Хотелось сидеть вот так вот, опираясь на спинку кровати, чувствовать приятный вес облокотившейся на него женщины, пропускать между пальцами шелковые пряди её волос, вдыхать запах её тела и цветочного мыла. И, разумеется, поцеловать так удачно подставленное плечо.  
В такие минуты огромным искушением было начать мечтать о том, что утром они проснутся, она поставит на огонь чайник, и они вместе сядут за стол…Дальше Раданг всегда терялся, потому что не знал, что обычно делают двое вот так вот, каждый день, встречаясь за завтраком, если они муж и жена. Был в его жизни период, о котором орк не любил вспоминать, хотя тогда всё происходило очень похоже. Гара действительно вставала, раздувала угли  и вешала чайник над очагом, и они даже говорили о чём-то каждый день. О какой-то ерунде, обычно. Впрочем, что тогда, что сейчас орк знал, что это пустые фантазии.
И это совершенно не мешало еще раз поцеловать её плечо, пройтись вдоль доверчиво подставленной шеи и чуть прикусить за ухо, задев застёжку серьги.