Корабли сгорели, друг-телеро у Лисавильо угас на руках пару минут назад. Состояние нестояния в наличии.

- За что?!
Пожалуй, впервые полунолдо всерьез задался этим вопросом. Хотя нет, первый раз он задал этот вопрос, когда ему сообщили о Резне в Гаванях. В открытом море и далеко от родных берегов. Его родичи сообщали ему о том, что совсем недавно они убивали - новое слово по отношению к квенди - других его родичей. Немыслимо. Ужасно. Противно природе. И неизбежно, потому что оно уже случилось. Как? Вот так. Потому что нужны были корабли, а их не отдавали. Кажется, Майво тогда удивился, сказав что согласился бы помочь и так. Зачем было убивать? Зачем началась схватка? Зачем? На этот вопрос, кажется, Туркафинвэ буркнул, что вроде как тэлэри приказ отдавал Ольвэ. Но почему? Месть не была понятна Лисавильо, но зато он понял, что нолдор пошли отбирать отнятые Сильмариллы. Они пошли за осколками Света Древ. Такое объяснение показалось им с товарищем по спонтанному "выплыву" в море наиболее понятным и логичным. Майво тогда даже полез помогать нолдор управлять парусами на его "Айваро", ворча, что они неправильно их поставили и вообще ничего не смыслят в мореплавании. И ладья-лебедь запела, как она всегда пела под его руками. А ночью... несколько часов назад она кричала. Кричала от ужаса. боли и непонимания. Он тоже слышал, может не столь ясно, как её творец, но слышал, как мучительно умирало творение, не желая умирать. Майво рвался в огонь, он хотел спасти ту частицу своей фэа, что исчезала в пылающем пламени. Лис удержал - не хотел, чтобы друг погиб вместе с кораблем. Не хотел остаться один на этой земле.Один в окружении теперь неясно кого. Родичей? Друзей? соседей? Врагов?! Эльдар? Боялся за себя и друга, но не смог сделать ничего. Когда обгоревшее дерево погрузилось на дно глаза телеро помертвели и почернели так же, как и его корабль. Он сделал все что мог, но удержать, вернуть единственно-понятного и близкого сейчас квенд не смог. Он таял с того момента как кусок льда под ярким светом Лаурэлин. Жизнь уходила из роа, а фэа следовало за своим творением. Лисавильо и уговаривал, и пытался ворожить, но сам был испуган. поражен и разбит не меньше корабела. И не смог. Остался один. Как же... как больно...
Он сидел под сенью неизвестного ему дерева - да и не интересовало его сейчас его название - и обнимал то, что осталось от Майво. Оболочка. Плоть Арды. Что теперь с ней делать? Что ему теперь делать? Но и его тело замерло, замерла на пороге душа, не решаясь последовать за ним, но стоя на пороге. Где-то недалеко ходили нолдор, но не было сил позвать кого-то. Не было сил говорить с любым из них после того, как почернели белые ладьи и вода покрылась пеплом.
- За что? - крик шепота, едва ли слышимый за два-три шага от него, но идущий именно криков из самой глубины души. - За что?!

- Не так. Не "за что".
Вероятно, Лисавильо не планировал, что на его крик души придет ответ, но так уж вышло, что нолдор действительно бродили поблизости. А в числе прочих, бродил и третий сын Феанаро, изрядно тяготящийся неприкаянностью и странным послевкусием, оставшимся после того, как корабли отгорели свое. Вот, собственно, и забрел он под то же дерево, и услышал не ему адресованные слова. Не обладающий умением утешать, Третий тем не менее, умел неплохо чуять состояние других. При этом не умея выражать сочувствие, при этом сейчас он достаточно четко осознал- под конкретно этим деревом все очень плохо. Совсем вот. В достаточной степени, чтобы влезать непрошеным и дальше разберемся.
- Верно будет - "зачем".
Негромко, чтобы не спугнуть, но очень так настойчиво - просто так не проигнорировать, сказал Охотник, вставая скорее за плечом сидящего Лисавильо, то есть считай к дереву вплотную. Ветер, треплющий волосы сына Феанаро, пах гарью, гарью пропитались и сами светлые пряди. Весь мир в той или иной степени, казалось, пах смолисто и жарко, хотя сам Третий подозревал, что это не так. А еще он полагал, что подобное состояние бытия- его личное восприятие, и кроется оно в том, что факт сожжения кораблей его беспокоит. Тревожит, словно бы за ярким, почти радостным заревом, разобравшем темноту в клочья, стоит нечто большее. Недоброе знамение, предвкушение беды, столь же страшной, сколь и неизбежной. Краем сознания Третий даже радовался, что не обладает даром пророчества, а значит эти чувства не могут быть непреложной правдой. Нет уж, пусть это будут просто нервы и шок.
Знал он также, что что хоть и видит возле дерева двух эльдар, на самом деле их меньше в половину. Один- просто тело, лишенное наполнения. Охотник точно не мог сказать, по каким признакам это определяет, но... Но в Альквалонде тела выглядели примерно так же, с поправкой на кровь и раны. Тут ран не было, но... Но шестым чувством чуялось - то же самое.
А еще Третий точно знал, что не хочет сейчас копаться в себе, и думать о всяких предчувствиях, впечатлениях и прочих тонких материях. Равно как и не хочет оставаться наедине с собой, но братья и особенно взвинченный до предела отец сейчас не лучший выбор для компании. Им тоже стоит побыть если не наедине с собой, то со своими делами и как то устаканиться. А значит, он, Туркафинвэ Тьелкормо будет сейчас разговаривать вот с этим конкретно эльфом, которому явно хуже, чем ему. Что бы там этот самый эльф о том ни думал.

Не за что, а зачем. Лисавильо сейчас было почти безвзлично, как именно ставится вопрос - разница ускользала от затуманенного сознания.
- Хорошо. Зачем? За-чем? За-чем это было сделано? - слова сыпались как сосновые иголки, как острые и хрусткие льдинки на севере. Сыпались, словно не были ничем связаны. Словно полунолдо спрашивал, но не для того, чтобы услышать ответ, а лишь чтобы выплеснуть всю ту боль, страх и отчаяние, что скопились внутри. А скопилось много.
- Зачем было жечь их? Что они сделали? Они верно послужили вам и так, пусть они не ваши, но разве вы не чувствовали, не слышали их крик?! - изнутри рвалось что-то страшное и черное, но оно же и словно удерживало на границе той внезапно пугающей пустоты, в которую ушла фэа Майво. И неважно было, что там были лишь Чертоги Намо. Оставленный за спиной Аман сейчас не воспринимался безопасностью. По-хорошему, там дом, там все будет хорошо... но не будет. После этого - не будет!
- Не будет! - мысли перетекали в слова, и где заканчивалось одно и начиналось другое он и сам не знал. От этого фразы выходили рваные и многое невольному собеседнику предстояло додумать самому. В меру понимания. - Так уже не будет. Сожгли не просто их, а дом! Тот дом, где жили все! Зачем?!
Аман изменился после павшей Тьмы и, очевидно, изменился кардинально, изменив и самих своих жителей. Иначе не случилось бы ни недоверия, ни убийства, ни кражи - еще одно новое слово в их языке - ни убийства кораблей.
- Их сожгли... убили... И Майво.
Из него хлестало что-то сейчас страшное и черное. но и оно же как за руку медленно отводило от того края, за который только что ушла душа Майво. Ушел друг. Принесет ли ему покой Намо? Сможет ли он найти успокоение в тех Чертогах после того, как в огне медленно погибла его суть. И будет ли ему легче там, в изменившемся Амане? Почему-то Лисавильо был уверен, что нет. Что там сейчас даже страшнее, чем здесь.
Ветер принес запах гари от говорящего и мирного повара скрутило, как не скручивало с последнего неудачного эксперимента на кухне, случившегося несколько лет назад... Было бы чем - выполоскало, а так он всего лишь содрогался, прижимая к себе то, что осталось от друга. Было горько. И во рту, и внутри.
- И там тоже не покоя, но зачем и как дальше. Ты знаешь, как?

- Затем, что иначе они достались бы тому, кто убил Финвэ и Древа.
Может быть, это было и жидковатым обоснованием того, как Феанаро решил распорядиться наследством телери, но именно что логически Третий для себя подобный поступок обосновывал так. Так в сожжении появлялась польза, а в то, что отец действовал строго на эмоциях, без внятного смысла, Третий не верил. Был, был там смысл этот самый, а что не проговорен вслух - так значит очевидный, значит не требует отдельного озвучивания.
- Майво... Мне жаль, но Майво выбрал это решение, и мы должны его понять и принять. Он волен поступать так, как считает верным для себя. Но...
Не слишком отдавая себе отчета в том, что именно он делает, Охотник вел себя с собеседником так, как вел бы себя с напуганным и разозленным зверем, которому тем не менее, надо оказать помощь. Не делал резких движений, не пробовал прикасаться или вообще вторгаться в личное пространство больше, чем уже был допущен. И говорил, не громко, но четко и спокойно, максимально адресно обращаясь к слушателю.
- Ничего уже не будет как прежде, и наш дом остался позади. Да, это так, но мы уходили не просто так. Валар бездействовали, Валар не могли или не считали нужным предотвратить то, что было совершено одним из них. В этой истории, боюсь, не будет правых...
Речь Третьего все еще была достаточно ровной, почти задумчивой. Складывалось впечатление, что он в том числе и для себя проговаривает это вот все, складывая одно к одному предположения, факты, события и их оценки. Мир вокруг все еще истекал гарью, медленно плывя через непривычную темноту, но в нем, в этом мире и в этой темноте медленно рождалось нечто новое. Лично для Охотника- новое, тревожное, но смутно-понятное. Это не была печаль по безвозвратно оставленному, и не было предвкушением нового, но где то между, на грани. Определенность, которую пока не удавалось распробовать, осознать и дать имя.
- И- да, я знаю как жить дальше. И зачем. Если хочешь, я расскажу тебе.
Широким, но все еще интуитивно медленным движением Охотник провел ладонью ото лба вверх, убирая назад волосы, и пачкая лицо сажей, невесть откуда взявшейся на ладони. Видимо, неаккуратно копался в костре, или еще что такое же обыденное. Но в то же время это самое "знаю зачем и знаю как" было произнесено неожиданно от души, с ни на чем не основанной не уверенностью, но верой. И - готовностью эту веру передать другому, щедро от души отсыпать, бери сколько в руки поместится. В конце концов, он действительно верил, в достаточной степени, чтобы быть готовым этой верой делиться, и настаивать на своем понимании того, как дальше действовать.

- Но зачем - ТАК?! - истерика, что ходила рядом не первый час, подошла совсем близко, поскольку он совершенно не понимал причин, заставивших нолдор поджечь чужие корабли. Не понимал. Причина, названная Туркафинвэ казалось дикой - ум не принимал, душа выла на одной ноте. Больно было ему. Майво, как он хотел надеяться, больно уже не было. Но уверенность в этом старательно обходила его стороной, так что на это Лис впервые кивнул, соглашаясь.
- Его выбор, его не вернуть назад. Он не вернется сюда... а может не вернется и туда. Он хотел остаться со своим кораблем... Его нужно в воду? - уныло, и крайне медленно разжимая руки, но не отходя от порога. Однако Лисавильо начал прислушиваться. Нет, не нехотя, но чужая речь перекидывала мостик обратно, поскольку при всей непонятности и чуждости окружающего мира, при всей боли и гари, жить так желалось больше. Там, за чертой, в Чертогах становилось страшнее. Они выглядели именно пугающим путем в один конец. Это шло вразрез со всем. что только знал о них, да и о мире в целом повар. Поэтому он слушал, слушал то, что ему говорят, и старался дышать через раз. чтобы не вдыхать пепел, который, казалось, проникал в каждый вздох, отравляя и напоминая о том, что произошло. Слушал и не спорил.
- Валар... бездействовали? Действовали без чего-то. их не видели. Майар в Гаванях не было, - в память толкнулись события Альквалондэ, но залив Лосгар сейчас заслонял собой для полутелеро всю Арду. Все слишком свежо, и рана открыта солёным ветрам. Третий Феанарион невольно встал между ним и морем, но это было хорошо. Правильно или нет - не суть мгновения. Суть в том, что это был первый шаг по дороге, которая могла рано или поздно свести берега Резни. Где-нибудь, когда-нибудь. Мысли гасли, не успевая толком оформиться, и это подспудное ощущение поймется и раскроется гораздо позже. Именно здесь, под деревом для Линдо начиналось новое. Действительно новая жизнь.
- И как? - сквозь апатию, тесно переплетённую с болью и пустотой прорезалась горечь, но она была, оттесняя уголь, припорошивший чувства, сдувая его, открывая путь обратно. Если не к свету, то к общению. К звездам.

- Куда бы он ни вернулся, или же решив не возвращаться совсем, он решил это сам. Мы можем только согласиться с ним и его выбором. И, да, думаю, вернуть его морю будет правильно.
Серьезно кивнул Третий, соглашаясь одновременно и с Майво, который раз и навсегда самоустранился из этой истории, и с рассуждениями Лисавильо, с которым, по некоторому ощущению Третьего, сейчас вообще спорить было излишним. Вопрос же о том, зачем все было сделано именно ТАК Охотник малодушно оставил без ответа. В конце концов, он того ответа действительно не знал, по крайней мере настолько, чтобы настаивать, убеждать и внятно аргументировать. Вышло плохо, вышла дрянь, и не трогать эту дрянь, позволяя ей стать прошлым казалось путем может и не лучшим, но наименее болезненным. Тяжело и печально Третий вздохнул, втягивая в себя стылый уже запах дыма и другой, незнакомый запах. Запах ночной тьмы, чуждых земель, совершенно ничем не сдержанной, дурной свободы. Свободы победить, или по дурацки погибнуть, все потерять или же наоборот... Неведомое топталось за спиной на мягких лапах, холодом дышало в затылок и выжидало, прежде чем навалиться бесшумно на спину и стать явью. Об этом стоило бы подумать, но Лисавильо задал следующий вопрос, который самым волшебным образом вернул Охотника не в норму, но в колею. Это было с родни невидимым вожжам, которые развернули топчущуюся на месте мысль, давая ей направление и разбег. И это было хорошо, наверное.

- Бездействовали. Именно так. Именно они дали Мелькору.... Морготу дали возможность сделать все, что он сделал...Может быть, это был такой Замысел, может быть так было и надо, но знаешь что?
Начав говорить, Третий сам себя накручивал, ощущая что обида и злость сейчас во благо. Они закрывают собой иные чувства, они не дают размазаться лужицей об навалившуюся реальность. Да, может быть он сейчас скорее своими словами пересказывал то, что говорил отец, но это было не важно. Важно было то, что говоря от души, он сам начинал в это верить. Охотник раздраженно тряхнул растрепанными волосами и зло улыбнулся, по сути вызверившись как завидевшая добычу гончая. Весело ему не было, и улыбаться не хотелось, но в ином случае можно было и разрыдаться, а обида на весь свет и Валар не давали.
- Я так думаю, что если это Замысле, то неплохо было бы и сказать нам о том, что он есть. И если Им так не хотелось допускать всего этого, то можно было начать шевелиться пораньше. Но это все не важно, потому что им все равно! Понимаешь, им все равно. Мы должны сидеть у ног Великих, а если что то идет не так, то они только печально заламывают руки. Благословенный край, ага, как же! До тех пор, пока не нужна их защита и участие. Защитили они Древа? Защитили Финвэ?
Эти вопросы ответов не требовали, и Третий не сделал паузы, в которую можно было бы вклиниться, чтобы ответы дать, даже если бы они нашлись. Ответы тут были не нужны.

- Ты спрашиваешь, как жить дальше? Я тебе скажу, как! Никому, вообще никому, кроме нас нет дела до того, что будет дальше. Мы, и только мы должны сделать так, чтобы зло не осталось безнаказанным. Чтобы оно не чувствовало себя как у себя дома. Только мы можем сделать так, чтобы те, кто остались за спиной не увидели повторения недавних событий. Понимаешь? Валар ничего не сделают, не хотят или не могут- не знаю.
Наверное, еще немного, и Охотник просто ухватил бы Лисавильо за ворот, и встряхнул как мешок картошки, но обошлось. Вместо этого он просто подался вперед, глядя своему собеседнику прямо в лицо и пытаясь поймать взгляд.
- Только мы можем что то сделать. Только нам есть дело. И мы должны, понимаешь? Должны победить врага. Должны не допустить его возвращения. Некому больше.
Да, в этом новом и неизведанном мире, где можно было убивать, и где убивать было необходимо, Третьему остро была необходима опора и крайний. Ему нужен был виновник всех бед, кто то, кто понесет ответственность за ошибки, кто будет виноват в сложившихся обстоятельствах. И Валар сейчас стремительно становились этими крайними, а Враг приобретал статус почти священный. Ведь если есть Враг, именно так, с большой буквы, и если есть те, кто обещал что все будет хорошо, но не осилил, не стал - то, обобщая, не зря было все. Все можно было списать, всю рефлексию и посыпание головы пеплом отложить до времен, когда история рассудит, а непосредственные задачи обороны и возмездия решены...

- Его нужно перенести... Лучше туда, где был "Айваро", - Лис сглотнул комок в горле. Прощаться с другом было тяжело, но Тьелкормо говорил верно, его не вернуть, нужно принять выбор. Отпустить. Вот именно отпустить было тяжело. Понимать умом, что Майво ничем не помочь, он помочь не мог самому Вильо, он понимал. Но отпустить все еще - страшно. Очень страшно. Очень. Мостик, что вел через эту пропасть Третий был пока узковат и ненадежен. Но идти по нему было необходимо. Сложно, но необходимо. Необходимо опереться на протянутую руку. Встать и идти дальше.
Дальше. Охотник говорил горячо и убежденно, верил в свои слова. Уводил за собой.
- За спиной. Те, кто остался, ты хочешь сказать? И... что мы можем? Что _я_ могу? Что я могу противопоставить этому злу, что заставляет нас с ним бороться ТАК? Такими... путями. что ведут по самому краю от пути в Чертоги, - пауза, и снова полу-осознанное, - Из которых выход можно и не найти, если идти настолько израненными душой. И как идти по ней, если дует такой "ветер"? Совсем не тот, в котором мы жили. Росли и трудились.
Третий наседал, словно делился уверенностью, но в какой-то момент показалось, что его слишком много. Но ощущение накатило и отступило, оставляя уже окрепшую... веру? Или желание довериться? Пойти за тем, кто сможет повести за собой, указать путь? Оградить от мира? Нет, не оградить, скорее показать дорогу, что сам полутелеро попросту не видит. Потому он дал поймать свой взгляд.
- Как я могу делать то, о чем говоришь ты? Как я могу жить в таком мире.

- Да, нужно.
Согласился Третий, понятия не имевший, какой именно из кораблей, еще недавно щедро засвечивающий побережье веселыми и злыми отсветами, носил имя "Айваро". Да что там, еще будучи на палубе, пока корабли рассекали килями волны, он с удивительным упорством не интересовался никакими деталями, сверх необходимого. У взятого с боем, отнятого, у того, за что щедро платили ударом острой стали и вылитой в соленую воду соленой же крови, имени быть не должно было. Неважно, чьи руки придавали доскам форму, кто вырезал фигуры, украшающие нос, кто шил паруса. Неважно что именно делал этот неизвестный, то, у чего нет имени- просто вещь, отвернись и нет ее... Думать о большем- не надо. Совсем не надо, и следует быть осторожным со своим интересом, потому что. Потому.
- Да, я хочу сказать именно о тех, кто остался. Они никуда не делись, они там. А мы- тут. И мы _должны_ что то противопоставить врагу. Хотябы чтобы противопоставлять ему ничего не пришлось им. Это уже много, если подумать. И этого очень, очень мало.
Может быть, тот самый несуществующий мост между Лисавильо и здешним миром и был тонок. Может быть по нему и следовало двигаться аккуратно, но Третий был не в той форме, когда аккуратно- вариант. Для него были естественны порыв и скорость, как следствие, он и пытался проломиться с разгона. И протащить за собой собеседника, не столько помогая, сколько "причиняя помощь". Занятие не хуже прочих, когда ты сам не слишком то уверен хоть в чем-то, и строго говоря, порыв есть, но нет его приложения и знания о том, как именно порыв этот прилагать.
- Ты можешь! Вот лично ты, и я, и вот он...
Охотник обращался к собеседнику с совершенно зубодробительной уверенностью, лично вот к нему, вот именно сейчас, как если бы от Лисавильо действительно все зависело. От его, Лисавильо веры в возможность, в собственные силы и собственное место. И точно так же это все зависело от эльды, проходящего на некотором удалении мимо и в спину которого Третий ткнул рукой, обозначая этого самого абстрактного "его".
- Для начала просто научиться жить в этом мире. Плохом, злом, с искажением, но другого нет. Можно опустить руки и подарить его Врагу, можно пытаться этого не сделать и проиграть. Но лучше проиграть со знанием, что сделали все, что могли. Что пытались. А там- кто знает? Да, легко не будет, но...
Заканчивать фразу Третий не стал, интуитивно предлагая именно что адресату этого вороха мотивационных слов о чем-то смутном, новом и чуждом, что уже встало на пороге, закончить мысль самому. И так же интуитивно, он протянул Лисавильо руку, раскрытой ладонью вверх, как бы предлагая помочь встать с земли. Но при этом оставляя между ними достаточно дистанции, чтобы помощь эту можно было и не принять, и встать самостоятельно. Дескать, давай, решай сам. И кому какое дело, что ровно тем же жестом Охотник тянулся бы к напуганному и раненому зверю, обозначая намерение прикоснуться, но и давая возможность спокойно обнюхать, убедиться что в ладони ничего нет, и даже в принципе, шарахнуться в сторону. Первые раза два-три. Напуганных зверей не берут нахрапом, их берут осадой, хотя такое слово еще и не успело войти в лексикон дивных эльдар, но сам принцип... Сам принцип был древним, и имел самые невинные корни. А что приманивать лисицу и брать крепость- по сути очень похожие действия станет ясно очень-очень потом.

Бороться... пожалуй, это было бы понятнее, если бы Лисавильо умел хоть как-то драться. Но он не умел. Зато отлично умел долго и тщательно возиться со сложными и, временами, жесткими продуктами. И сравнеие это подбиралась в голове окольными путями, но именно работа мысли, запущенная Охотником, помогала преодолеть пропасть и начать двигаться навстречу стремительно сокращавшему лично-моральную дистанцию Тьелкормо.
- Бороться. Так, как умеешь. Ради тех, кто остался там. Там. Замкнуть _это_ здесь, - из глаз постепенно уходило глухое отчаяние, ведущее в Чертоги, и боль потери, появлялся разум. - Чтобы оно не смогло снова вернуться _туда_. Так?
Думать. Думать, чтобы двигаться дальше. Как раньше. Думать. И двигаться. Он не слишком уверенно спустил с себя роа Майво, прежде чем накрыть своей рукой руку Феанариона. Скорее для контакта, чем в силу необходимости помощи. Контакта, который окончательно развеет жуть, принесенную вместе с пеплом кораблей.
- Если так, то я мало что могу сделать для этой борьбы, - Виньялиндо встал, чтобы сравнять хоть немного рост - голову задирать уже стало неудобно. - Я не воин, и не целитель. Мало что умею для _борьбы_.
Теперь с высоты роста Майво не выглядел столь жутко. Он словно спал, и задачей Лиса. как друга, стало обеспечение ему места для сна. Вечного - охотно подсказало прежнее отчаяние. Полунолдо встряхнул головой, вслух отвечая мыслям.
- Не вечного. Рано или поздно он проснется, и снова будет жить и плавать. Будет непременно.

- Да. Именно так. Мы встретим это здесь, чтобы оно не вернулось туда. И мы обязательно сделаем так, что бы тут оно обломало себе все зубы.
Вдумчиво, можно даже сказать - весомо, сказал Третий, старательно не упуская взгляда Лисавильо. Хотя, если говорить по совести, особенной уверенности, или неоспоримого знания как именно это вот сделать у сына Феанаро не было. Не могло ее быть, слишком мало времени прошло, и слишком свежей была сама проблема. Но жизнь стремительно тащила его куда то дальше, вперед, и вынуждала на ходу придумывать решения и способы. Или- хотябы просто ориентироваться на поворотах, и в рамках этой концепции - говорить так, будто точно видишь будущее, которое если и не хорошо, то не ужасно- казалось очень важным. В конце концов, он не один, никто из них не один, и если все вместе как следует впрягутся, то все получится. не может не получиться, потому что он лично отказывается верить в такой вариант развития событий, а значит - он верит в другой. Все обязательно сложится, они обязательно все переломят, если только не опустят руки. Потому что опустить руки- значит проиграть заранее, подарить врагу все, что он хочет и немного сверх того, и значит руки опускать нельзя ни в коем случае. Возможно, этот послы стоило проговорить лишний раз вслух, но пока Третий скорее старался выразить это все невербально. Тоном, выражением лица, общей подачей, потому как будет лучше, если его собеседник дойдет до этого сам. Ну или почти сам, считав невысказанный посыл.

- Ты не прав. Ты, вот лично ты, для борьбы можешь очень много. Ты можешь самое главное- не сдаться прямо сейчас. Это самое важное, самое первое что можно сделать. Потом придет время для всего остального, но сейчас, сегодня- это так. Раз уж мы пришли на эту землю, то не можем бросить ее, как не можем бросить и друг друга.
Лисавильо протянутую руку принял, и Охотник крепко сжал ее, чуть подтягивая вставшего собеседника на себя. Казалось бы- помогая подняться, но и не только это. Еще- заставляя подшагнуть, пусть и немного, но податься навстречу живому сыну Феанаро, и- двинуться прочь от брошенной оболочки, которая еще недавно принадлежала Майво. Простой и не изысканный символизм простых движений, еще не понимаемый разумом, но четко ощутимый чем-то более глубоким. От мертвого прошлого, с которым уже ничего и никак нельзя поделать, к живому будущему, с которым делать что то будет надо, но ока не ясно что.

- Будет. Конечно будет, и то, что произошло с ним здесь не должно повториться.

Пропасть стремительно отдалялась. Тот шаг, что заставил его сделать Третий, окончательно перенес полунолдо на "сторону живых". Отчаяние уходило, оставляя после себя лишь горечь потери, еще скрипящую на зубах почти ощутимой пылью, но уже не заслонявшей все. Рядом стоял и _был_ тот_,_кто_рядом. Это для Лисавильо было жизненно важно. Важно, что он был не один, что Майво вернется и больше никогда не будет гаснуть его взгляд. И для этого, да именно для этого, сам Лис будет сильным. Или станет сильным. Будет бороться. Будет так, как умеет. А что он умеет? Многое, если не упираться в то понимание борьбы, что они увидели здесь, на этом берегу.
- Я не сдаюсь. Не сдаюсь.
Это стало толчком для того, чтобы он посмотрел на Туркафинвэ более осознанно, узнавая до конца, но не обвиняя. Вопрос зачем, почему и для чего - когда-нибудь он задаст их вновь. Но не сейчас сейчас нужно было многое сделать. В первую очередь найти для Майво место для сна. Места, где его роа дождется возвращения фэа. А затем попытаться начать делать то, что он умеет. Ведь он умеет много нужного. Нужного для борьбы, какой понял её он сам.
- Помоги мне, - пауза, чтобы внятно объяснить, в чем именно нуждается он сейчас, чуть длиннее одного вздоха, - Помоги мне найти для него место, где его не побеспокоят. До его возвращения. Я не видел, как сюда пришел и где остальные. И как остальные, кто приплыл. Помоги?

Вообще, самым наверное, дурацким и запредельно циничным в этой ситуации было то, что Третьему было совершенно все равно, где будет лежать бренная оболочка незнакомого морехода, и даже мотивация ухода того к Намо в гости. Вернее- не совсем так. Он очень не хотел иметь с этим дела, смаковать и осознавать эти причины и от того- мощным движением воли заталкивал их на задний план. Не важно. Это было важно может быть, час назад, когда "фарш еще можно было провернуть назад", но теперь ничего не поделать, и потому нет смысла. Это прошлое, и оно уже уходит, оставаясь позади. По большому счету ему было даже все равно, что думает обо всем этом Лисавильо, и насколько тот хочет именно спасаться предложенным методом. Потому что куда важнее было что то делать и кого-то тащить. Действия, направленные вовне, на казалось бы помощь другому- отличное лекарство от ревлексии, которую не хочется. В принципе, тут наверное стоило задуматься о свободе воли и всем таком, но нет. Здесь и сейчас Охотник будет вытаскивать из глухой безысходности вот этого конкретно взятого эльфа, потому что именно ему, лично Охотнику, очень надо кого-то тащить. Не вполне понятно зачем, и совсем не понятно куда, но зато предельно ясно откуда.
- Я знаю. Ты не сдаешься, но никогда не лишне повторить это вслух, да?
Серьезно согласился он, как будто это было вопросом, на который именно что следовало отвечать. Но- да, Третий соглашался, подтверждая то, что вот лично он верит. В той степени верит Лисавльо, в которой как то уже и неприлично даже начинать сомневаться. И он прямо вот так да, очень здесь-рядом, и у него есть если не план, не видение того, что там будет потом, то по крайней мере интуитивное представление о том, как должно быть.
- Конечно. Я помогу тебе в том, в чем ты сам захочешь.
Третий кивнул, и еще немного отступил назад и в сторону, при этом "забывая" выпустить руку своего собеседника, все еще мягко утаскивая его за собой. Исподволь то ли приглашая, то ли мягко заставляя сделать еще один шаг. Полшага может быть, не более. Они еще никуда не уходят, но... Но где один шаг там и до второго не далеко. Вот так вот, не в одиночку, а с кем-то. С кем-то, кто хочет помочь именно тебе, кто именно в тебя верит, кто считает что лично ты можешь что то изменить, сделать. Не исправить, да, но не допустить повторения. Полшага- это почти стоять на месте, но- о, этот символизм простых действий! От прошлого, которое ужасно, но завершилось- в незнакомую, пахнущую гарью и чем то еще безымянным, темноту. В смутное будущее, которое еще пока никакое, неведомое.

Кивнуть в ответ на вопрос, не требующий ответа. И слабое подобие прежней улыбки. И полшага. Так. словно от окончательно отделяют прошлое, что навсегда с ним, но теперь оно именно прошло. Он никогда не забудет этот день и эти чувства, но они больше не будут тянуть его на дно безумия. Лис попытался одной рукой поднять Майво.
- Отсюда можно выйти к морю? Думается мне, ему будет лучше спать под шум прибоя.
не то, чтобы он верил, что друг действительно спит, но это был самый простой выход, простой ответ, в который можно было верить. И видеть и помнить веселого морехода живым, не пустой оболочкой. Да, он... они, ведь Туркафинвэ согласился помочь, сделают что-то вроде... норки из прибрежных камней, где сможет дождаться возвращения фэа роа телеро. Он обязательно вернется, а сам Лисавильо этого обязательно дождется. Теперь все стало правильно. И - куда спокойнее.
- На берегу я помню крупные и мелкие камни. Можно из них сложить что-то вроде маленького узкого домика. Для него, - помедлив. - И поискать что-то из даров моря. Местных. наверняка они здесь тоже есть.