Степь, невысокие сопки покрытые ковылем.
Мирная деревенька возле реки, и не мирный форт за ней.

И вина твоя есть ли, нет ли
Ты жив, и в этом твоя вина. (с) Соколиная Охота


-... а форт за поселком. Пролетаем деревню, не отвлекаемся. Сунутся- сами виноваты, но главное-форт.
Третий зло и весело вызверился на закатное солнце, последний, совершенно лишний раз проговаривая уже всем итак известный план действий. Горячий степной ветер зло и весело рванул гривы двух сотен лошадей, подбил мягкой лапой пыль, кинул в лица воинов и конские морды. Отряд вышел к назначенной точке под вечер, и было совершенно очевидно, что ждать смысла нет. Как не было смысла ждать все те дни, когда скорым маршем отряд двигал сюда. Есть, есть такие вещи, которые надо делать на скорость. Гнать оленя, или вот, вырезать вражьи форты. А то засиделось тут орочье племя, даже вон огороды развело. Но огороды- ладно, бы, а вот дозорный форт- это уже наглость. За это положено наказывать... Да и аглонские дружинники, старательно отобранные по принципу наибольшей отмороженности, жадные до битвы, засиделись тоже. Им нужно было поле и добыча, как бывает оно нужно хорошо натасканой своре. Третий никогда бы не назвал сворой своих верных, но мысленно, про себя, бывало проводил такую аналогию.
Две сотни конных поднялись на сопку, разворачивая ряды, ветер замер, упал в траву, притаился. Замерли пушистые ковыли, празднично оранжевый солнечный диск зацепился за небольшое облако- солнцу было интересно, что будет дальше. Несомненно, в деревне их заметили. Не могли не заметить, но это было уже не важно. Ничего уже важно не было, кроме предстоящего боя.
- Понеслась!
Две сотни коней ударили копытами в тугой барабан степи, и ощетинившаяся мечами и копьями лавина понеслась вниз. Скалятся, хрипят кони, степное разнотравие хлещет их по ногам. Закатное солнце марает всадников красным, будто торопясь предсказать будущее. Если бы Охотник кто либо спросил, то он бы ответил, что это красиво. Красивее граненых камней и всех в мире корон. А еще бы он сказал, что именно сейчас, находясь впереди волны, несущей гибель, он, третий сын Феанаро, на своем месте. Его время, его дело, правильное, крепко, крепче чем надо, заученное. Долгое время считался Туркафинвэ бесталанным среди одаренных братьев, а вот поди ж ты, нашлось занятие по руке. И только известное усилие воли не дало Третьему запрокинуть голову к еще светлому небу, и взвыть, как подает голос легавая, учуявшая кровь. Наверное, он ощущал сейчас что то, очень похожее на счастье. Вернее - бессмысленную адреналиновую эйфорию.
Миг - и конная лавина накрыла деревню, врезалась в нее, как кинжал в печень, потекла по земле, которую местные обитатели полагали своей. Тяжелые подковы вспахали жалкие посадки, выметнувшегося откуда-то мелкого волчонка, считай щенка- стоптали, не заметив. Уж неизвестно, хотел ли тот тощий звереныш защитить родной дом, или просто неудачно кинулся прятаться, но гибель его была стремительна. Пыль на мгновение окрасилась алым, чтобы тут же стать просто пылью. Кто то кинул факел, и неясного назначения амбар задымил, сухая крыша выплюнула пока еще робкие языки пламени. Только вот, кто его тушить будет? Кто сунется поперек дороги? Кто покажется - последует за тощим псом...
Деревню могло спасти только то, что она интересовала дивных эльдар в меньшей степени, чем расположенный за ней форт. Там дичь, там враг, и надо успеть налететь раньше, чем враг как следует опомниться. Раньше, чем подготовится... Но это будет позже, чуть- но позже. Пока же пришедшая из за моря гибель полоскала единственную деревенскую улицу. Или это не улица, а просто ничем не занятое пространство? Да кому какое дело, право слово?

Странно, но недавнее предложение Третьего менестрель встретил если не с воодушевлением, то с некоторым энтузиазмом точно. Долгое, непонятное ожидание выматывало даже самый миролюбивых нолдор, к коим Кано как раз и относился. Поэтому-то к двум сотням аглонцев присоединились два с половиной десятка элдар из Врат, приехавшие с менестрелем под командованием самого Макалаурэ, который, в свою очередь, сейчас вступил под командование Тьелкормо из-за того, что его небольшой отряд сейчас разве что на резерв сгодился бы.
...Эта атака была красива, по-настоящему красива. И совсем становилось не важно, какова её цель в итоге и насколько необходимость подобных мер оправдана. Две сотни всадников, несущиеся по степи в боевом порядке в последних лучах заходящего солнца. Картина, достойная кисти талантливейшего из художников-баталистов. Красивое начало ужасной бойни, что ждёт отряд впереди за деревней. И ведь так всегда. Сначала та красота, что пленит умы юнцов, мечтающих прославиться в боях. Блеск доспехов, яркие стяги, стройные ряды воинов, гулкий звук боевых труб. А дальше... Дальше битва, то время, когда забываются все законы кроме одного - нужно выжить, выжить вопреки всему, нельзя позволить врагу оказаться сильнее. А вместе с битвой идут боль, смерть, горе.
Макалаурэ никогда не пел о боях и битвах. Его часто просили, очень часто. Он не мог петь об этом, слова попросту не шли, не складывались в ровные красивые строки, оставаясь лишь собранием отдельных слов, ничего не значащих и некрасивых. Не ему судьбою предначертано было сочинять песни об этом. Но вот участвовать во всякого рода операциях приходилось довольно часто. С годами истовое неприятие войны постепенно истаяло, оставив вместо себя лишь неприязненное равнодушие. Стало уже всё равно. Правильно оказывается Ланэ говорил, что к смерти притерпеться можно. Притерпеться к её постоянному присутствию где-то рядом, где-то поблизости.
Никто не встал на пути у несущейся сквозь деревню конной лавины, не попытался преградить дорогу. Только волчонок на свою беду и погибель оказался на дороге у конницы нолдор. Пара мгновений, и о бедном животном, очевидно не получившем ещё в своей жизни ни капли радости или ласки, напоминало лишь невнятное пятно в пыли. Но по крайней мере смерть настигла его быстро, он и понять-то ничего скорее всего не успел. Хорошо это было видно с вершины сопки, слишком хорошо. Менестрель вздохнул, чуть прикрыв глаза. Но спустя мгновение, жалости в этой ситуации не место, уже обернулся к отрядникам.
- Вперёд. - Короткая отмашка воинам, и они тоже понеслись к деревне вслед за лавиной. Правда задача у них была несколько иная.  
Почти у самой границы деревни, там, где только что в неё врезалась конная лавина, отряд встал, держа оружие наготове. Дальше продвигаться не было смысла, там и без них неплохо справятся. А вот главный путь отхода из деревни перекрыть стоило. Мало ли. Хотя... После такого деревенские едва ли решатся высунуться из домов, затаятся.

Солнце напоролось брюхом на остро отточенные клыки Железных гор и медленно истекало кровью, окрасив пол неба огненно-алыми полосами. Но часовой на башне знал, что злой небесный огонь каждый день умирает и падает в огромную пропасть на самом краю земли, в воды подземного моря, море относит мертвый огонь к злым чужим богам, которые снова поят его алой кровью и выпускают утром в небо, что бы под вечер небесный огонь снова умер на острых клыках гор. Каждый день идет эта война, каждый день, сколько часовой себя помнил.
В его деревне о времени без небесного огня помнят только по сказкам, даже самые глубокие старики слышали об этом времени еще от своих отцов. Деревня далеко, затерялась на севере, где Синие горы встречают Железные, и отсюда даже смысла нет оглядываться в ту сторону. Враг-то с другой стороны и враг не чета прежнем. В войне с ним забываются клановые обиды и личные распри, на войну с ним Властелин со всех земель под своей рукой повелел явиться каждому десятому мужчине и развел их по фортам, крепостям и отрядам, смешав в общем потоке все племена и кланы. Часовому выпало служить на границе. Три месяца он уже на заставе рядовым. А до этого был сортировочный лагерь, несколько месяцев учебки, кнуты десятников, новые непонятные порядки. Кормили, правда, лучше чем дома, выдали оружие и одежду, перспектив было побольше, чем в родном племени, и в деревеньке рядом с заставой жили очень симпатичные девушки, так что орк особо не скучал. Кто знает, может быть когда-нибудь и ему десятником, носить на поясе плеть, получать командирский паек и вино по большим праздникам.
- У нас говорят, если такой закат завтра будет ветер. – тихо сказал второй часовой. Он служил на заставе уже несколько лет и считался в маленьком дозоре за старшего. Из уруков, но тоже молод. И в армии Владыки не особо смотрят, из какого ты племени. На заставе вообще нет старых, тех, кто помнил бы еще небо без солнца. До конца их стражи еще два часа, пока кровь небесного огня не стечет за край земли. Отчего не поговорить.
Орк хотел сказать про клыки гор и заморских богов-колдунов, но взглянув на равнину часовой сразу же забыл о сказках.
- Смотри! - для верности он указал направление рукой, - Там, на дороге движение.
- Откуда ему там взяться, - второй орк тоже вгляделся вдаль, стараясь рассмотреть дорогу. И тоже увидел кровавые отблески на стальных шлемах и наконечниках копий.
- Деревня? – тихо спросил младший.
- Не успеем, - покачал головой орк, и молча сняв со стены факел, кинул его в заготовленную вязанку дров на вершине башни. Огонь занялся сразу, жадно облизывая облитые маслом бревна. Сигнальный костер вспыхнул среди спускающейся темноты. И почти в тот же момент вспыхнула огненная точка на соседнем пике. И еще одна дальше. Волна сигнальных костров понесла свою весть к Тангородриму. Часовой снял с пояса рог и затрубил тревогу.

В деревне заметили врага, когда прятаться по норам было уже поздно. Женщины еще были в поле, заканчивая полевые работы, компенсируя полуденные часы вынужденного безделья, когда даже северное солнце слишком ярко светит для орочьих глаз. Они уже собрались в нестройную колонну и старшая, шутя и бранясь, считала, сколько каждая из её работниц сработала за этот день, а женщины со всех сторон поправляли её, боясь, как бы не насчитали меньше. Они услышали топот копыт, учуяли запах лошадиного пота, коптящих факелов и еще запах неизвестный, но отчего-то пугающий и только после увидели стремительно приближающуюся стальную лавину и всадников, со страшными сияющими глазами. Пестрая стайка орочек замерла, как лягушка замирает перед змеёй, а потом женщины бросились в рассыпную.
Яра смотрела на приближающихся конников с потусторонним ужасом. Они казались ей смертью неизбежной и неумолимой, самой страшной, какая только могла быть. В свои неполные двадцать лет орочка знала про эльфов только из страшных сказок, а тут, совсем близко от гор, под рукой Властелина, чья злая воля позволила им пройти? Но страшная сказка, ощетинившаяся железом, внезапно оказалась былью. И теперь вражеские всадники скакали прямо на неё. Волченок-сиротка, в начале лета подобранный в лесу и прижившийся в деревне в страхе метнулся под копыта и остался лежать серой окровавленной тряпкой. Яра дернулась к волчику, наткнулась на взгляд стоптавшего его всадника и побежала к деревне, со всех ног. Нашитые на платье бубенчики жалобно позвякивали от стремительного бега.
По деревенской улице бестолково метались куры и дети. Кричали женщины. Единственным укрытием были пещеры, но конница слишком быстро ворвалась в деревню, что бы занятые повседневными делами жители успели собраться там. Амбар полыхал уже в полную силу, робкие язычки пламени перекинулись на соседний сарай, и его крышу охватило пламя. Девочка лет десяти в выцветшей красной рубахе, подхватив ребенка помладше метнулась через улицу наперерез коннице прочь от огня. Жалобно блеяла привязанная в сарае коза.

Их встретили на середине улицы. Два десятка, все мужчины деревни, начиная от хромого вождя и заканчивая двумя мальчишками двенадцати лет, в этом году впервые взявшими в руки копья. Ни на ком не было даже стеганного доспеха, и никакого оружия кроме копий и луков. Пятеро лучников стояли за строем копий и их стрелы встретили незваных гостей первыми. Орки выцеливали передних лошадей, потому что на конях не было доспехов и упавшая на не очень широкой улице лошадь создаст хоть какую-то помеху остальным конникам. За их спинами женщины спешили загнать в широкий зёв пещеры испуганно блеющих овец и плачущих от страха детей. Будь у них чуть больше времени, орки попрятались бы в пещеру, но враг налетел неожиданно, и время нужно было выигрывать с боем. И может дождаться помощи из форта. Под серьезным натиском конницы деревенские бойцы разбегутся, бросая оружие, но пока они стоят направив на конников острия копий.

... Но конечно, слова о том, что деревне главное не высовываться, оказались пустым звуком. Хорошо звучали, но к реальности их отнести было никак нельзя. Ну какие такие шансы есть у деревенских не высунуться? Если вот по совести то. А много ли было шансов у них не быть растертыми между фортом и ордой конных? Та жалкая горстка, что сейчас выставляла свои копья посреди улицы, была обречена. Они наверняка понимали это, но когда горят родные хаты, когда за спиной орут дети, есть ли какой-то шанс поступить иначе? Вот по совести. Орки, были они тварями тьмы или нет, тут мало чем отличались от людей, да и от эльдар тоже. У них тоже были матери, сестры, жены. И сейчас немногие мужчины деревни делали то единственное, что еще можно было делать. Они собирались умирать. Умирать, но выдрать из пасти судьбы времени на вздох, на пол вздоха, на пару десятков ударов сердца. Чтобы у тех, кто стоит за их спинами, было немного больше шансов уйти, скрыться. В пещеры то конные не сунутся.
Свистнули редкие стрелы, слишком редкие, чтобы нанести серьезный урон многоголовому чудищу-коннице. Да, кого то стрела клюнула в доспех, бессильно и с обидой взвизгнув. Где-то коротко заржал конь, укушенный в плечо, сбиваясь с шага, но строй это считай не ломало. Место потерявшего разгон всадника четко и слажено занял другой, а раненый конь... Что ему- не погиб же! Поотстанет и ладно. Все-таки численное преимущество было слишком велико, и слишком велик был разгон конницы. Да что там, даже пожелай сейчас страшные западные твари остановиться- не вышло бы.
Охотник рванул повод, заставляя коня вильнуть вправо, не желая загонять своего скакуна на копья. Эта хорошая забава, но не сейчас, тут и без него хватает тех, кто превратит это подобие противника в фарш. Пусть западная свора попробует крови вперед вожака, пусть. Добычи хватит на всех.
И тут же чуть не под копыта его коня кинулась какая-то девка. То ли ополоумела от страха, то ли быстрой смерти искала, кто ее разберет. Размениваться на полноценный удар Охотник не стал - ему было важнее убрать с пути неожиданную помеху, чем лишить Врага такой поддержки, как кажущаяся смутно знакомой орчанка. Он ее видел? Кажется, да... А, какая разница? Серый злой жеребец правильно понял волю хозяина. Привычный ходить на живое, не боящийся встречи с живой плотью, конь только чуть подался в сторону, толкая девочку-девушку плечом. Топтать? Еще чего, без лишней то необходимости. Этак и споткнуться можно. Нет, без надобности жеребец на риск не шел сейчас. А чтоб у орочки не возникло дурных идей, Третий по простецки добавил ей по хребту клинком плашмя, именно что сшибая ее в сторону, в пыль, убирая с дороги окончательно. Жалобно звякнули бубенцы на орочьем платье, девушка пропахала землю, исчезая из зоны внимания... Скоро не встанет, а встанет- так кто ей лекарь? Со стороны Третьего это было форменное хулиганство на поле боя, если резню в деревне можно было называть боем. Веселая забава, разминка перед настоящим делом. А что у девочки сейчас скорее всего рушилась вся ее привычная жизнь - так то война, на ней все время так.

Конная орда налетела на островок сопротивления деревенских так, как прибой налетает на небольшой камень. Стремительно, внахлест накрывая пенным валом. Несколько коней выбыли из игры, а двое всадников неудачно налетели на копья - что ж, бывает. Никто и не думал, что выиграть получится совсем всухую, без раненых. Ничего, за деревней дежурит отряд Кано, они подберут раненых и займутся ими, не просто ж так Менестрелю болтаться в хвосте. Пусть и он, не любящий звонкого ритма стали и мяса, пригодится тут.
И пошла потеха. Плеснула в пыль кровь, клинки с жадным, влажным хрустом вгрызлись в плоть, раздался и тут же замолк крик кого то, кто попал под копыта. Не битва, но бойня. Нет в том чести, но нет и позора. Нет в том искусства, но есть ремесло.
Третий хлестко, наотмашь, полоснул мечом по морде орка, неожиданно взрослого, матерого на фоне остального молодняка. Кажется, в прошлый раз этот орк тут чем-то командовал, что то решал... Дорешался.

Есть в этом что-то необычно-завораживающее - наблюдать за битвой, или скорее бойней, чуть со стороны. Деревенские естественно не стали сидеть по домам. Поднялась суета, шум, неразбериха, паника. Немногие деревенские мужчины вышли на защиту своего поселения. У них не было шансов, даже призрачных, но они всё равно выставили копья, даже лучники выстрелить успели. Пока не налетела лавина, снося их с пути. Конному строю оружие орков особого вреда не нанесло, их было слишком мало для серьёзного отпора. Впрочем, и копья деревенских успели окраситься эльфийской кровью. Двое. Ранены. Уже хорошо. Они вернулись к отряду менестреля, и там их ранами сразу же занялись.
Какое-то время Макалаурэ попросту наблюдал за тем, как лавина сметает защитников деревеньки, как женщины и дети бегут спасаться в пещеры. Потом, отдав своим короткий приказ, направил коня наперерез мирным, отрезая их от возможности бежать. Отряд, повинуясь приказу, растянувшись в линию, последовал за ним. Всадники намеревались охватить орочьих женщин и детей кольцом и оттеснить их обратно к деревне, не дать им уйти. Не убивать, не топтать подкованными копытами, просто запугать до умопомрачения. Чтобы ориентацию потеряли, запутались, забылись, сбежать не смогли, помощь своим привести не сумели. Кольцо стремительно начало смыкаться, сжиматься, не оставляя шансов на свободу. Серебристо-серые блестящие тени на тёмных, грохочащих копытами конях. Короткий приказ, и мечи ударили в щиты. Мерно, громко, отбивая глухой, режущий слух, заставляющий сердце ухать в пятки, ритм. Нолдор умели ездить в седле, не используя поводий. Сейчас они пользовались этим умением сполна. Всадников было всего двадцать пять, но оказавшимся в плену их кольца могло показаться, что теней едва ли меньше сотни. Притом использовать какое ни есть оружие против них могло показаться совершенно бесполезным занятием, слишком уж неуязвимыми казались элдар маленького отряда Врат.

Все кончилось, не успев начаться. Нельзя было даже назвать это боем, непонятно даже успели ли защитники деревни нанести хотя бы по одному удару, прежде чем рухнуть под копыта нолдорских коней. Лавина прошла, оставив за собой мертвых и умирающих. Вождь лежал на земле, нелепо раскинув руки, на месте лица была одна сплошная рана. Один из лучников, молодой совсем парнишка, едва ли больше двадцати лет скорчился, прижимая окровавленные руки к животу и что-то неслышно шептал синеющими губами. Рядом с ним лежал мальчик, неестественно широко распахнутые глаза смотрели в небо, как будто спрашивая за что?
В деревне как-то сразу стало тише. Женщины больше не кричали. Сбившись в кучу на полянке рядом с ручьем, они молча стояли, загораживая детей, и смотрели на смыкающих кольцо всадников. Удары о щиты глухо ударяли в страной для орочьего поселка тишине. Только самые маленькие дети еще плакали, и их плачь неприятно резал слух. Дети постарше молчали, даже пятилетние карапузы глядели на страшных западных призраков блестящими от слез глазами из кольца материнских рук и не издавали не звука. Молодые девушки в льняных платьях украдкой вытирали слезы краями цветных косынок. Мальчики неуверенно, но с обреченной решимостью старались загородить плечом матерей и сестер. И все взгляды были теперь обращены на захватчиков. Если бы ненависть могла убивать, нолдор не вернулись бы из деревни без потерь. Но ненависти для убийства нужны острые мечи или меткие стрелы, а у оставшихся в живых орков была только ненависть.

Зарево от пожара было хорошо видно из форта и это подгоняло лучше, чем окрики десятников. Застава готовилась встречать незваных гостей. Конечно, увидев сигнальный огонь, обязательно придет подмога, но подмогу нужно еще дождаться, а враг будет здесь уже сейчас. Крепкие дубовые ворота захлопнулись на широкий засов, и солдаты подперли их изнутри досками. Обливали водой крыши сараев и казарм, вытаскивали заранее заготовленные ящики с песком. Лучники занимали свои места на стенах. Оркам, как и эльфам, темнота не помеха и врагам пройти вверх по открытому склону, к которому лучники заставы давно успели пристреляться, будет не так-то просто. Солдаты строились перед казармами по десяткам. Всех месте их была всего сотня, пятьдесят лучников, столько же пехотинцев с мечами, щитами и копьями, и двадцать варгов обученных пограничной службе, то есть искать, хватать и рвать. Звери под присмотром одного проводника заняли место перед воротами, зло дыбя шерсть, когда ветер швырял в чуткие носы запах дыма. Два десятка сразу отправились на стены подавать стрелы и отбивать возможный штурм. Остальные встали на центральном пяточке перед воротами. Часовые на сигнальной вышке вглядывались в сумерки, жадно ища глазами вражьих воинов.

"В каждую бочку затычка, в каждую почку заточка" (с) народ.

Солнце все еще цеплялось за плывущий алым небосвод, словно стремилось до конца пронаблюдать разворачивающееся действо. Поселок уже полыхал вовсю, воздух нес в себе запах дыма и совсем чуть-горелого мяса. Видать, где то позабыли закрытую скотину. Черное полотнище гари тянулось к небу, так что если бы в форте вдруг кто то позабыл о сигнальных кострах, то получилось бы, что эльдар сами подали очевидный знак всем, кто имеет глаза. На слипшейся в бурую грязь пыли, на пустынной улице, конница перестраивала свои порядки, перед тем, как двинуть дальше. Закат перестал быть золотым, наливаясь алым, топя горизонт в небесной крови. Еще пара минут, и злая многоголовая тварь-войско кинется в это кровавое озеро. Хмурым медведем вдалеке горбится форт, и конники - как песья свора, готовятся его брать...

-Мой лорд?
Хэлкамиро, командир полусотни, подъехал к вышеозначенному лорду, явно желая привлечь внимание своего главного к чему то, что происходило позади. То есть там, где по мнению Третьего, ничего интересного происходить не должно было. НО если уж Хэлко что то там углядел- значит и правда интересно. То есть не обычно. Так уж вышло, что лорд его суждениям доверял. Да и в принципе ценил, за целый ряд умений. Например, молча понимать приказы, готовность бить, кого скажут, и какую-то лютую ненависть к ороьчему племени. Ходили слухи, что это нечто очень личное, кого то там у него порезал и порезали нехорошо, но выведывать каждый раз оказывалось не с руки. Да что там, за совокупность этих фактов, не терпящий возражений Турко прощал ему даже эту вот особую вопросительную интонацию, с которой Хэлкамиро всякий раз произносило слово "лорд". Будто спрашивал "А ты точно лорд? А точно мой?". В любом случае, если и были тут сомнения, то никогда они не выходили дальше богатого внутреннего мира бойца. И на том спасибо.
- Лорд Макалаурэ берет пленных.
С оттенком брезгливого равнодушия бросил воин, неподвижно замирая в седле, будто вплавляясь в тело заката, как стрекоза в янтарь. С точки зрения Хэлко это, видимо, обрисовывало ситуацию целиком. Впрочем, вопросительный взгляд Охотника натолкнул бойца на мысль, что тему надо развить.
- Что мы будем с ними делать?
Теперь по интонации выходило, что боец одновременно и не верит, что Менестрель сам что то с пленными делать станет, и что лично он, Хэлкамиро, в известной мере обидится, если с ними не сделают совсем ничего. Если еще один небольшой кирпичик не будет уложен в здание его мести, даже если он пока никому так и не поведал, во имя чего или кого он это здание строит. Охотник криво, одной стороной рта, усмехнулся. Разговор ему не нравился, но это был нужный разговор. И это были те вопросы, на которые боец имел право получить ответ четко и ясно.
- Мы будем брать форт. И нам лучше с этим не затягивать. Попробуем спалить его к барложьей бабушке. А пленные - сейчас времени на них нет. Потом...
Боец прав, оставлять выживших - это ошибка, и война таких ошибок прощать не имеет склонности. Но сейчас Охотник был на взводе, он чуял жестокий бой, и мысленно был уже там, впереди, у форта. В свалке и мясе штурма, и принимать какое-либо решение касательно судеб пленных не хотел. Опыт же подсказывал, что война- капризная дама, и все еще может обернуться очень, очень по разному. Может статься и так, что будет вообще не до пленных. А может и нет. Вот когда вопрос ребром в станет, тогда и решим, сейчас есть дела более насущные. И что уж там, более простые, очевидные, не несущие в себе морального выбора. Такие, когда не лежит на одной чаше весов понятие "гадко", а на другой "эффективно". Моральных дилемм Третий не любил, во многом потому, что очень часто эта самая мораль расходилась с рациональностью, и как ты ни выбирай, все равно будет плохо. И от того он злился на пленных, самим фактом своего наличия загоняющих его в этот капкан. Да, несправедливо, но что делать? Серый жеребец Охотника чуть оскользнулся на чем-то, делая шаг и это что-то влажно, жарко хрустнуло. Что ж, работаем дальше.

Конница выплеснулась из разоренного села, потекла по дороге, утонула посреди залитых алым ковыльных метелок. Там, где война отплясывает танец с клинками, всегда находится место пламени. Так повелось с того самого дня, как война взяла некоторых эльдар за руку, потащила за собой в хоровод. Вот и теперь, сперва горело село, а вскоре должен был гореть и форт. Не зря конные везли с собой запас промасленной пакли и луки. Незадолго до того, как дистанция стала пригодной для стрельбы, первые ряды спешились, прикрываясь щитами. Лучники с огненными стрелами расположились за этой живой стеной. Гробить коней заранее никто не желал. Шаг, еще шаг... Ближе, рискуя подвернуться под подарок из форта... Залп! Стрелы с горящей паклей полетели в сторону форта, некоторые ухнули за стену, несколько впились в ворота. И- повторить до готовности. Или- пока не случиться что то. И на случай этого "чего-то" сотня конных дежурит наготове, горячит коней, каждый миг готовясь сорваться с места. Это разминка, это еще только приглашение на танец, если можно так выразиться. Потому что- ну вдруг гарнизон решит выйти в поле? Хотя, шансов на то мало, но могут не выдержать. Особенно, если им видны маневры Кано. Хотя, поди пойми этих орков, они порой своими жертвуют только в путь. А порой- нет, так что- время покажет. И пока длиться эта почти-пауза, десяток специально заранее отряженных бойцов ищет достаточно большое бревно. Хоть из хаты выворотить, хоть в лесочке свалить. Но из хаты- лучше, потому как всяко ближе...

Кони мчались по кругу, мечи по-прежнему ударялись о щиты, создавая невозможную какофонию и грохот. Эльфы успевали увидеть и передвижения конницы, и не слишком уместную сейчас красоту заката, и лица сбившихся сейчас в кучу женщин и детей. Макалаурэ же смотрел только на них, на беззащитных, загнанных в угол жителей деревеньки. И думал, решал для себя вопрос - а надо ли их убивать и если да, то как... Он понимал, что что-то с ними всёже придётся сделать, и смерть будет для них скорее всего единственным итогом. Но отдать приказ, самому первым поднять клинок, увидеть, как под холодной полосой стали на землю падает бездыханная женщина или тем более ребёнок. И тут даже не играет роли, что это орки. Да орки, но чем тогда будут лучше их нолдор, убивая женщин и детей. Ланэ бы ему ответил, он всегда знал, что нужно сказать лорду, чтобы развеять его сомнения. Но оруженосец остался в крепости Врат и ответить не сможет, даже не подозревая наверняка, какой сложности вопрос встал перед его лордом.
Да, они взяли мирных жителей деревни в плен, да, пленные сейчас в их полной власти и судьбы их тоже во власти нолдор. Но легко ли остановить на миг коня, поднять меч и ударить... Тяжело, много тяжелее чем кажется когда дело до этого ещё не дошло. А убивать без жалости и раздумий менестрель не умел, как не старался это показать остальным. И в то же время не мог отдать последнего, главного, рокового приказа, бросая своих воинов на орков. И воины будто чувствовали и пока не спешили. Только грохотать мечами о щиты перестали. Больше в этом необходимости не было. А Кано вглядывался в лица, в глаза. Страх. Страх и обречённая, тяжёлая, едва ли не звериная ненависть. Та ненависть, что толкает на безумства, на безнадёжные поступки, на обречённые на провал атаки. Так однажды лисица кидалась на охотников, защищая нору, где у неё был выводок. Она знала, что всё равно и она и детёныши её погибнут, но всё равно бросалась на всадников в тщетной попытке нанести хоть кому-то из них вред. Вот сейчас менестрель ощутил почти то же самое, что тогда на той злополучной охоте. А ещё... Он не видел различий между женщинами и детьми орков и других рас. Нет, не во внешности или в чём-то ещё. Вообще. Точно также вели бы себя и люди и даже эльфы, доведись им попасть в подобную ситуацию, но с орками в качестве нападающих. И так тяжело убивать, зная, что различий-то и не так много. Да и нет чести и доблести в убийстве слабых, нет добра и правды в убийстве женщин и детей. Нет в этом ничего достойного и правильного. И до чего они упали, благородные и светлые нолдор... Кано поморьщился и раздражённо усмехнулся. Да уж... Восторженные, добрые и любящие этот мир дети повзрослели и стали жёсткими, бескомпромиссными и холодными взрослыми, готовыми на всё ради победы в этой нескончаемой войне, готовыми убивать мирных только потому, что дети вырастут и станут воинами, а женщины будут помогать мужчинам, будут рожать им сыновей, которые спустя несколько лет тоже встанут в строй.
Война... что же ты деаешь, зачем ты это делаешь... Ведь это неправильно, жестоко, неоправданно, подло в конце концов... Убивать вообще тяжело, а убивать вот так, зная, что тебе не смогут противостоять, ещё тяжелее. Но надо. Всё равно надо.
Пожар в деревне тем временем разошёлся уже вовсю. Вечерний воздух наполнился вместо привычной свежести запахами гари и дыма, жаром от полыхающих построек. Ответ на вопрос пришёл как-то сразу, будто подсказал кто. Огонь, беспринципный и равнодушный огонь, которому всё одно что превращать в пепел - дома и постройки ил живых существ. Для него никогда не существовало различий и трудностей. Всё такой же короткий приказ, и кольцо всаднико, немного сжавшись, начало медленно, но неотвратимо сдвигаться к деревне, к постройкам, к которым огонь ещё не добрался, увлекая туда же и пленных. Огонь решит их судьбу, закончив её. Огонь, не клинки нолдор. Эльфы только помогут ему совершить эту расправу.

Хуан пробирался окольными путями. Довольно спешно, но не лез под конницу. И он не хотел участвовать в атаке на деревню. Впрочем, хозяин бы не стал кусать детёнышей и самок без острой необходимости. А позицию пса он понял ещё перед атакой: Хуан умел слать порой очень выразительные осанве.
Всё забивал запах гари. Тошнотворный, липкий, забивающийся не только в нос, но и в глаза, и в уши. Даже в рот. Хуан чихнул и побежал дальше. Его дело было... а какое было его дело? До форта со взрослыми и оскалившимися стальными зубами тёмными двуногими надо было пробежать полыхающую деревню. И конница двуногого, названного Маглором. Пёс остановился и прислушался, очень внимательно.
Ему не нравилось что-то в этом. Почему пёс не особенно понимал, но сквозь гарь угадывались и прочие запахи. Плотный запах тёмных двуногих, будто их много. Каких двуногих много в деревне? Мирных. Самок. Детёнышей. Они тут, в плену, возле сарая. Судя по всему, конница загоняла их туда. Туда, когда в деревне пожар, когда всё горит! Поющий двуногий всегда сторонился жестокости, но пёс не думал, что он оказался настолько трусливым, что вместо милосердия и свободы, или жестокости и быстрой смерти от стали, он обречёт самок и детёнышей на мучительную, жаркую, удушливую смерть в объятьях пламени. Трусливый, мерзкий выбор, что не достоин даже самого тёмного духа.
Сорвавшись молнией с места, Хуан бросился туда. Быстрее, чем он смог сообразить. Быстрее, чем он смог сообразить, в голову названного Маглор помчался острый набор образов.

Осанве Маглору:

Вклинившись в конницу, пёс протиснулся сквозь неё, выскочил на кучку перепуганных и обречённых. Так и было. Их зажимали. Хуан поморщился, выразительно чихнул и резко развернулся к светлым двуногим. Если их можно было так назвать. Пёс не смог помешать чудовищному с теми двуногими, что плакали и плавали по воде. И до сих пор не хотел этого вспоминать, и простить себе тоже не мог. Но это не значит, что он не должен хотя бы попытаться помешать тут.
На него смотрел ряд коней и двуногие. И поющий тоже смотрел. Пёс оскалился и громко залаял, не давая коням подойти ближе. Он понимал, что его могут ранить и на него могут напасть. Но дух, что ведает смертью и жизнью, знал, что не стальные клыки двуногих могут принести валинорскому волкодаву погибель. Светлые двуногие или будут честны с собой и замарают себя кровью, или милосердны с врагом и отпустят его. Они не будут трусливы и подлы, они не переложат эту грязь на огонь, они не получат удобного оправдания.

По выжженой равнине, за метром - метр,
Идут по Украине солдаты группы "Центр".

Удары о щиты прекратились, и тишина стала полной. Даже младенцы перестали плакать. Только огонь жадно хрустел досками деревянных амбаров и швырял в лица волны жара вперемешку с горьким запахом дыма, горелого мяса, паленой шерсти и крови.  Алые лужицы пятнали дорогу, по которой еще днем бегали дети, играя в пятнашки. Пока еще живые из обреченного поселка ждали смерти молча. Они знали, что смерть эта будет мучительной и страшной, потому что голуг не знают пощады, но пока еще не щнали, какой именно будет эта смерть и скоро ли она придет. Большая часть голуг ушла по дороге к форту, может оставшиеся пожелают  дождаться их возвращения, а не забавляться в одиночку. Женщины и дети покорно позволили оттеснить себя к еще не загоревшемуся сараю. Тут запах дыма перешибал все запахи и мешал дышать. Орки кашляли и закрывали лица косынками и рукавами рубах. Они еще не поняли, что с ними будут делать. От выскочившего неоткуда громадного, с матерого варга ростом,  белого пса нестройная толпа шарахнулась в страхе к стене сарая. Что им несла эта новая напасть орки не знали.
-Волчик? – удивленно пискнул в толпе детский голосок.

***
Рог протрубил над фортом еще раз, предупреждая, что враг уже виден. Молоденький часовой протрубил в последний раз и, перепрыгнув через парапет, съехал по опорному столбу на землю, торопясь занять свое  место в десятке. Это будет его первый бой. Настоящий бой, не учения, не патрули, не отработка ударов под бдительным оком командира, а бой. И противником в этом бою будут не соломенные чучела и не закрепленный на шесте кочан капусты, а живые голуг из страшных мамкиных сказок и историй старших товарищей.  Орк одновременно боялся и ждал этого момента.  Нервная веселость и предвкушение захватили его, почти как в тот день, когда он впервые поцеловал девушку, давно,  еще в родной деревне. У неё были тёмные глаза и родинка на щеке. Эти воспоминания давно выцвели, а сейчас отчего-то вспомнилось.  А еще вспомнилась энергичная травница-жена вождя с улыбчивыми морщинками вокруг глаз и стайка её смешливых учениц.  А от деревни пахло дымом горящего жилья, который отчего-то так трудно спутать с дымом мирного костра. Костры пахнут хлебом, душистыми ветками и домом. Пожары пахнут горечью и кровью. Запах пожара поднимает в душе волну ярости и заставляет крепче сжимать руку на рукояти клинка. Запах пожара заставляет желать мести.
Орки стояли на плацу с каменными лицами.  Сотник отдавал последние указания,  и оставалось только ждать. Первую жатву в этот день соберут лучники.  И они начали, как только враг подошел достаточно близко для того, что бы стрельба не была напрасной. Полсотни стрел разом взвились в воздух, и ветер зло засвистел в черном оперении. За первым залпом сразу же последовал второй, и лучники укрылись за бойницами от горящих стрел врага. Воины быстро опрокинули на ворота заранее подготовленный котел воды и стрелы погасли. Котел немедленно скинули вниз, что бы его заново наполнили водой. Залетевшие во двор или упавшие на крыши зданий тушили песком. Мокрая кровля не занималась,  а во дворе гореть было нечему.  Орки ждали штурма.

Длинные тени резали алую шкуру степи, превращая ее в шкуру сказочного гигантского кота, который живет в далекой земле, где дождей очень-очень много, а леса непролазны. Давно, в той жизни, в которой не было нужды сжигать никакие дома и резать ничьих детей, Турко слышал историю об этом звере, но так его и не увидел. Видать, сильно далеко те леса были, или рассказчик врал. Но сказки сказками, а сейчас вокруг простиралась суровая реальность. В ней черным знаменем с красной подложкой тянулся по небу дым от горящей деревни. В ней бессмысленно уходили за стены огненные птицы-стрелы. Если что то там и загорелось от них, то снаружи того видно не было. Судя по отсутствию дума- скорее нет, чем да. По крайней мере ворота тушили оперативно. Залп, другой, еще один... Не то чтобы эльдар так уж верили, что капля долбит камень а упорная стрельба даст результаты, но попробовать стоило, пока "штурмовая команда" не подтянула импровизированный таран.
Охотник неприязненно поморщился, обозревая поле пока-еще-не-боя. Форт ожидаемо отстреливался, и делал это лучше, чем хотелось бы. Уже появились раненые, и в том числе такие, которых пришлось быстро вытаскивать... Н-да, хорошо бы бревно прибыло скорее, ибо брать форт в осаду и ждать, когда там стрелы кончатся в планы Третьего не входило. Потому что... Потому что хотелось взять форт быстро, или всяко до того, как к внезапно осажденным прибудут друзья. На огонек, ага. Эта мысль показалась Охотнику забавной, в достаточной степени, чтобы позволить себе усмехнуться. Да сколько ж можно? Умерли они там что ли, с бревном своим? А впрочем, вон и оно. Бревно, которое теперь обрело гордое имя "таран".
Вообще конечно, штурмовать форты таким образом забава на любителя, но с другой стороны- если бы они волокли все, потребное для осады, то не успели бы так быстро покрыть расстояние до форта. И в форте было бы куда как больше гарнизона... Такая вот математика.
Далее все пошло по вечной в общем-то схеме. Щитовики сбиваются в коробочку, прикрывая себя и тех, кто тащит бревно. Слаженно, четко, не зря же бегали до одурения по плацу, не зря отрабатывали движения. Далее полученная конструкция из куска древесины, щитов и бойцов бодро порысила к воротам. Лучники дали еще один залп, скорее наудачу, шугануть тех, что на стенах. Ну и чтоб им не скучалось там. Со стороны таранная команда напоминала бронированного ящера падкого на мясо антилопы, из тех же рассказов, что и полосатый большой кот.
Зашевелилась конница, готовясь влиться в схватку. Когда же, когда? Ну?
Таран ударил в ворота и Охотник шумно выдохнул сквозь сжатые зубы. Ворота задумчиво ухнули, но естественно выдержали. Ладно, ладно, они и не могли лечь с первого подхода. А со второго? С которого? В любом случае, отступать уже глупо и странно, остается только методично отрабатывать тараном. Эту часть боя Охотник не любил, тяготился ожиданием и дико сожалел, что никак нельзя пропустить ее. Ожидание схватки было тягучим и муторным, мотающим нервы... Это как ожидание грозы- и сделать ничего нельзя, и хочется чтобы стихия уже явила себя в полной мере. Внутренняя гончая Третьего жадно тянула носом воздух, натягивая незримый поводок, щерила клыки в сторону темной туши форта. Ждать- это самое трудное, что бывает в жизни, да.

Воины остановили коней. Резко, так что кони заржали и затанцевали на месте. И все двадцать пять коней были разом развёрнуты своими всадниками мордами к оркам и к волкодаву, проскочившему в круг. Все двадцать пять воинов смотрели на пса с недоумением, ибо узнали его и не понимали, чего он хочет добиться. Менестрель понял. Но он не понимал, почему Хуан считает смерть от клинков лучше. Да, орки погибнут быстрее, да менее мучительно. Но эльфы... Эльфам-то будет куда как труднее и хуже. Волкодава трогать никто не собирался, все лишь переводили взгляды с него на лорда и обратно, ожидая, каким будет следующий приказ. Приказ последовал, но совсем не тот, какого ждали воины. Менестрель отрядил четверых из отряда на патрулирование окрестностей. Сигнальные огни видели все, а значит стоит ждать орочьего подкрепления. Именно его, разделившись на пары, и поехали отслеживать воины.
А Кано в это время заговорил с Хуаном. Времени было мало, огонь вот-вот доберётся и до этого сарая, что находится за спинами орков. Надо было быстро что-то решать.
- Хуан, отойди. Нам надо закончить это дело. - Менестрель кивнул на мирных и сарай за ними. - Ты пойми, не можем мы их оставить в живых. - Он постарался чтобы при этих словах голос не дрогнул. Впрочем, волкодав, который чувствовал куда больше, чем характер интонаций голоса, мог понять и уловить смятение и метания между моралью и долгом, захватившие душу феанариона. - И по-иному тоже сделать не можем. Мы шли убивать, но не детей и не женщин. Нам нельзя. - Он вздохнул и посмотрел в глаза волкодаву, коротко, надеясь, что тот поймёт. - И ты не прав, нет в этом трусости. Но когда кровь как вода между пальцами течёт, разве это правильно для элдар? Разве делу света послужит то, что наши клинки обратятся против безоружных и беззащитных? - Он говорил ровно, спокойно, но не мог, не сумел бы скрыть горечи и боли во взгляде.
В то время, когда менестрель говорил с волкодавом, кто-то из детей задал простой и обезоруживающий в своей наивности и непосредственности вопрос.
- Это не волк, а волкодав. Собака. - коротко на синдарине пояснил молодой нолдо, находящийся по правую руку от лорда. Он сам едва вышел из поры юности, поэтому детей любил и немного снять напряжение разговором с кем-то из них был совсем не против, пусть и с орчёнком, пусть и заслужил от сотоварищей недоумённые взгляды.

Хуан осклабился и сделал короткое движение головой навстречу. Рассуждения поющего были страшны. Не просто трусливы, злы или что там ещё. Они были страшны. Это была трусость, обычная жалкая трусость, когда двуногие бояться взять на себя ответственность. По сути не было разницы, как они убьют тёмных двуногих: укусят их стали или скормят огню. Это сделают они, в любой ситуации это сделают они. Это они, это они загонят их в горящий сарай. По приказу названного Маглором. Он примет это решение, но будет считать себя в праве не нести ответственность за него.
Пёс сощурился и прочнее упёрся лапами в землю, явно давая понять, что он не двинется с места. Он не хотел вступать в бой - да и кто бы решился? - но поющий двуногий поступал неправильно. Именно так неправильно, где у пса был упор. Тот самый, когда он не может идти следом. На названный Маглором двуногий - не хозяин. И поступок пса - не предательство. Валинорец хотел лишь, чтобы светлые были честны с собой, чтобы не искали оправданий тому чудовищному, что делают. Но тут без помощи не сделать. Хозяин мог быть жесток, но он был честен. Поющий был мягок, но лгал. И этим был страшен. Этим был даже чернее тёмного духа, что украл осколки света.

Келегорму:

Скорее всего хозяин захочет покусать их. Но сначала он будет говорить с поющим. Это может дать время, немного времени. Детёныш двуногого говорил с ним, открыл ему свой ещё не оформившийся разум, и мог принять образ от пса. Главное, чтобы он понял и смог дать понять остальным. Конечно, пёс мог быть весьма выразительным и без осанве, но тут надо было бы наверняка работать.
Валинорец не хотел видеть, как их кусают. Не хотел менять им одну смерть на другую. Это было неправильно, пусть и укусить их своими руками было честнее, чем скармливать огню. А уйти, когда, быть может, подарил надежду, пёс не мог. Пусть они тёмные, но они имеют право и на шанс. И на честность.

Ответом на речь Маглора и неуместные пояснения его воина было угрюмое молчание полное осознанной, выдержанной ненависти. Суть спора нолдо с псом осталась для орков нераскрытой, но интонации спора они уловили. Чего хотел белый пес и почему вожак голуг не мог его отогнать, выжившие понять не могли, но в глазах детей промелькнул слабый отблеск надежды. А взрослые смотрели на приближающийся огонь и на клинки в руках голуг. Взрослые не знали надежды, взрослые знают, что делают с пленными голуг и знают, что лучше погибнуть от руки товарища, чем от руки врага. Женщины неуверенно прижимают к себе грудных детей, не зная, настали ли уже время самим свернуть им шею, пока эти голуг со страшно сверкающими глазами не вырвали детей из рук и не стали швырять в огонь. Взгляды невольно обращались к жене вождя. А она смотрела на вожака голуг прямым взглядом полным презрения. Подспудным чувством очень давно живущего на свете существа орчанка почувствовала, чего боится этот воин. Умереть от руки такого все равно, что умереть от руки снаги. Но есть еще пес, и может еще рано шагать в огонь. Женщина аккуратно протолкалась к переднему краю и сделала неуверенный шаг к Хуану.
- Волчик, - упрямо повторил мальчишка, удачно вывернувшейся из материнских рук, благо той приходилось держать двоих. Теперь орченок робко выглядывал из-за спины старшей орчанки, но на молодого эльфа глянул нагло и почти с вызовом.
***
Лучники продолжали поливать стрелами стальную черепаху, движущуюся к воротам, но существенного вреда это не могло ей причинить. Наконец бревно глухо ударило в ворота. Ворота застонали, но выдержали. С другой стороны их уже подпирали дополнительными балками и городили напротив баррикаду из пары перевернутых телег, ящиков и бочек, что бы вражья конница не смогла с разгона врезаться в ряды защитников. Десяток лучников со стены занял место на крышах казарм за деревянными щитами. Еще одну баррикаду спешно свалили меду казармами, что бы было куда отойти, если голуг все-таки прорвутся. Еще один удар в ворота. Дубовые створки вздрагивают, но не падают. На осаждающих сверху выливается два котла кипятку, и летят камни, благо в горах этого добра навалом.

Турко маялся, напряженно ожидая, когда же ворота падут, или из ворот выкатится вражья рать, или случится что то еще, и выматывал себя этим ожиданием. Этого по хорошему, не надо было делать. Надо было успокоиться и просто позволить событиям идти так, как они идут. Он тут ничем не может поспособствовать ускорению процесса слома ворот. Но успокаиваться Третий не умел, и все его попытки приводили к обратному. И тут его догнало осанвэ. От Хуана. И не просто догнало, а буквально садануло под ребро. Там, в оставленной деревне, творилось странное. Такое, что впору заподозрить морок Врага, если бы не осанвэ от валинорца. Осанвэ мороком быть не могло, хоть ты тресни. Значит, надо срываться со штурма и разбираться. Коротко ругнувшись, Охотник буквально что рыкнул:
- Двое за мной, Хэлкамиро- командует. Порви их, Хэлко!
И- сорвался с места, устремляясь к центру неясных событий. Хорошо, что форт от деревни близко был, и разгоряченный конь на галопе это расстояние проделывал быстро. Хэлко только равнодушно пожал плечами вслед удаляющемуся лорду, командовать так командовать. Что тут непонятного? Но на краткий миг на обычно равнодушном лице воина промелькнула улыбка. Яркая, злая, радостная. Что уж там, ему хотелось взять форт, и хотелось записать победу на свой счет.

Штурм тем временем шел своим чередом. Ворота стонали, но пока держались. Стрелы- да, это неприятно, но в целом скорее терпимо. Другое дело- кипяток и камни- раздались крики со стороны осаждающих. Кое-что из подарков пришло по адресу. Стремительно метнулись вперед несколько конных, петляя и шарахаясь, вытаскивать пострадавших. Не дело их под стеной оставлять- свои же потопчут, и не со зла, а только с того, что места мало и деваться некуда. Кого-то вынести, кого то успешно догнала стрела- вынесли уже тело. Молча прилег на конскую гриву один из конных, отправившихся на выручку раненым- стрела вошла в прорезь шлема.... Штурм продолжился.

Третий летел через степной ковыль, совершенно ничего не понимая, но интуитивно чувствуя- что бы там ни было у Кано, это не хорошо. Двое сопровождающих неслись следом, глотая пыль и понимая того меньше. Но- видя состояние лорда и его выражение лица, от вопросов воздерживались.

Маглору:

Все-таки Третий не выдержал, кинул осанвэ брату. Оно несло в себе мандраж не случившейся пока битвы, и растерянное непонимание. Оно полнилось запахом крови и железа, и тяжестью клинка в руке, и запахом гари смешанным со сладким дыханием  осеннего разнотравия.
- Что тут? Кано, что тут происходит?
Охотник резко осадил жеребца, поднимая небольшую бурю из пыли, останавливая коня почти вплотную, ну за полкорпуса, от коня Макалаурэ. Сопровождение остановилось поодаль, не спеша встревать в разборку лордов, к тому же возникающую словно ниоткуда. Третий по собачьи склонил голову на бок, оглядывая всю сцену, на которой разворачивался фарс военных действий. Сгрудившихся орков, ощерившегося, как перед броском, Хуана, брата, воинов за его спиной. Картинка упорно не хотела складываться в нечто осмысленное. То, что тут происходило, вернее то, как это понял и показал белый пес, не могло происходить, потому что не могло иметь отношение к реальности. И, следовательно, тут было что то еще. И надо было это понять, осознать и все наладить. Только вот понимать и  налаживать - не было коронной дисциплиной Третьего. В отличие от действий на эмоциях, вперед разума... Интуитивно Охотник чуял, надо бить. Сейчас, вчера еще. Вот только кого и за что?

Хуан не двинулся с места и всем своим видом ясно продемонстрировал, что отступать не намерен. И его заслон был надёжнее, чем если бы против нолдор встал отряд оружных воинов. Его никто не ударит, не отгонит как отогнали бы любого простого пса, чтобы не мешал. С Хуаном считались. И ждали.
Макалаурэ поймал на себе взгляд одной из женщин. И вздрогнул. Да уж... Может она права... И в который уже раз он подумал о том, что прав был когда-то отец, говоря, что от него толку никакого не будет. Но ведь Феанаро тогда не предполагал, что менестрелю придётся командовать воинами, придётся воевать, придётся принимать решение каким способом убить женщин и детей... Феанаро не предполагал, да и вообразить даже не мог. А сыну пришлось всё это делать. Вопреки себе, часто переступая через свою мораль, свои чувства. Война. Она беспощадна. Даже к тем, кто никак не хочет её принимать, хочет хоть немного избежать её сетей. Неизбежно... Ибо так повелела судьба.
Осанвэ брата Макалаурэ не услышал, занятый мыслями о другом. Поэтому появление Охотника рядом стало почти неожиданностью. Но и... Спасением? Да, наверное, почти спасением.
- Расправа тут происходит. Точнее, похоже, сейчас начнётся. - Мрачно отозвался менестрель на вопрос брата. - Хуан не даёт нам закончить начатое. Видимо, придётся-таки проливать кровь невинных. Раз нельзя решить всё с помощью огня. А я... - Кано как-то почти беспомощно посмотрел на брата. - Никогда раньше детей не убивал. Не могу и всё тут. Пусть это может показаться трусостью, но не могу... Я всё-таки целитель... И одно дело - бой, когда или ты, или тебя, а другое - вот так. А огонь... Ему всегда было всё равно, кого пожирать. Так смерть будет дольше, но кровь не прольётся. Невинная кровь не прольётся. Ведь мы и так пролили её уже достаточно, к чему лить ещё больше? Но раз уж выходит, да будет так. - Он отвёл взгляд и положил ладонь на рукоять меча. Убивать не хотелось. Но иного выхода, похоже нет. Раз уж Турко сорвался со штурма, то всяко уже не выйдет так, как задумывалось. Огню в этот раз придётся остаться без поживы. А нолдорские клинки сегодня с избытком хлебнут мирной крови невинных. И Макалаурэ как-то сразу стало всё равно, что подумают воины, услышавшие этот разговор. В конце концов они своего лорда знали уже не первый год и знали, как нелегко ему приходится решать военные вопросы, знали, почему он не отдал приказа атаковать ещё сразу, когда кольцо всадников только сомкнулось вокруг орков. И теперь просто ждали, чья правда победит, и каким будет итоговый приказ.

А молодой нолдо на ощущение ненависти внимания не обратил. Пусть, это же только от бессилия.
- Не волчик. - заспорил он, смотря на мальчишку, протолкавшегося почти в передний ряд. - Мы волков не держим. У нас собаки. - Отчего-то молодому нолдо захотелось поспорить с этим мальчишкой. Наверное оттого, что тот готов был отстаивать своё мнение даже сейчас, даже перед лицом врага, перед смертью.

Пёс медленно ходил живым заслоном перед кучкой тёмных двуногих. Два шага туда, два шага сюда. Быть может, единственным заслоном от трусости поющего. Он лечит. Пусть лечит дальше. И не идёт на войну, и не обманывает никого. Себя особенно.
Его слова, каждое слово, вызывало раздражение, на каждое хотелось глухо рычать. В голове рождалось множество образов, и каждый из них был достоин того, чтобы быть посланным названному Маглором. Нечасто Хуан помнил себя настолько разозлённым, можно даже сказать, взбешённым. Война есть война, он многое понимал, хоть и не принимал. Но сваливать всё на огонь, при этом сделав всё, чтобы огонь съел и попытаться выйти с войны чистым и белым? Так не бывает. Это ложь и обман. Это как яд с красивых ягод, что влит в ухо. Он сводит с ума и разлагает. И снова образ. Который уже не мог остаться просто в голове пса.

Маглору:

Обычно пёс не слал столь злые образы. Обычно, но не в этой ситуации. Поющему нужна была хорошая встряска, чтобы он перестал воспринимать войну, как прятки, когда закрыл глаза, ушёл за угол - и не видно. Когда ответ за чудовищное можно передать на что-то, что не имеет страха или жалости. Это не игра, и никогда ей не была. Белая шерсть Хуана порядкам запачкана кровью невинных, в фигуральном смысле, и возможно её уже не отмыть никогда, и это его дела и его ошибки, и он никогда не переложит ответ за своё чудовищное на кого бы то ни было ещё.
Поющий пытался, и его нужно было трепать, как щенка, чтобы он перестал трястись, как щенок, и думать, как щенок.

- Что? Кано, ты сдурел? Ты под чарами?
Турко с болезненным любопытством вглядывался в лицо брата, ища там признаки поразившего Менестреля безумия, и не находил. Макалаурэ Канофинвэ был серьезен, печален, но никак не болен и не находился во власти морока. Это было страшно, без дураков. По настоящему, до шевелящихся на затылке волос и холода между лопаток. И, может быть еще можно было все поправить, как то развести ситуацию без дряни и дурных жестов, но Турко так не умел. А еще страх всегда заставлял его злиться, до одури. До звона в ушах.
- Ты что, не понял, чего Хуан злится? Какого барлога ты просто не зарезал их и все! Кровь на руках... Это война, башка твоя дурья! Да мы по уши в крови, начиная с Альквалондэ. Целитель! А пойманного оленя ты тоже будешь жарить, не добив? Твои верные свежевать его за тебя будут? Целитель, ты не видишь разницы между смертью быстрой смертью и мучительной? Война, да. Война это плохо, грязно... Да как бы ты их не убил, кровь на тебе будет, физически или нет- это вся разница, понимаешь ты?
Охотника откровенно несло. Он столкнулся с непонятным, он не был к этому готов, и внезапное поведение брата било больно и точно. Наверное, это было Искажение. Да это не могло быть ничто иное. Это не был знакомый с детства Песнопевец. И эту дрянь надо было срочно убрать, вылечить... Но взбешенный и напуганный до потери себя Охотник не умел лечить словом, и плохо умел лечить делом. Все, что он сейчас мог сделать, это взять на себя то, что не мог нести его брат. Очень хотелось проснуться, но не выходило. Резким, нервным жестом рванул он повод коня, наверняка раня животному рот, разворачивая скакуна на месте и прыжком посылая в толпу орочьих "гражданских". Коротко свистнул клинок и голова стоящей с краю женщины слетела в пыль. Короткий фонтан крови окатил конский бок и руку, сжимавшую меч. Остальные шарахнулись в сторону, но Охотнику до них не было дела. Тут шла другая битва- битва за разум брата, как он полагал. Порывисто выметнувшись из седла, он подобрал страшный трофей за косы. Закинул клинок в ножны, совершенно не обращая внимания на то, как на это смотрят остальные, столь же стремительно в седло вернулся. Держа голову в опущенной руке, он вплотную подъехал к брату.
- Убивает не меч, брат мой. Убивает рука, его держащая. И убивает тот, кто посылает в пламя. Мы не орки, мы не пытаем пленных, дубина ты просветленна! Ты не хотел крови на себе, хорошо, пусть будет на мне. На ком-то должна быть!
Вероятно, Третий хотел бы говорить спокойно и убедительно, но не мог. Брата следовало вывести из оцепенения, вернуть в реальность. Хлестким, резким движением он толкнул, можно сказать ударил Кано в  грудь. Рукой, с зажатым в ней трофеем, оставляя на одежде менестреля неаккуратное пятно.
- Ты понимаешь, что ты собирался сделать? Ты был готов слышать, как они орут? Ты сам предпочел бы погибнуть, как она или сгореть в сарае? А если бы они выломали дверь, что бы ты делал? Приказал своим верным заталкивать их обратно? Очнись, Макалаурэ!!
Взгляд у Третьего был совершенно бешеный, звериный. И он уже не говорил, и не рычал. Он орал в голос. Да, это была истерика, и ничего сейчас не было в сорвавшемся с цепи звере от веселого и доброго Тьелкормо, которого любят собаки и лошади.
-Да что встали, как Моргот перед Эру? Кончайте их, или не надоело еще?
А это уже было обращено к замершим бойцам Менестреля. Да, они ни в чем виноваты не были, но Турко было уже все равно на ком срываться. Сейчас он ненавидел всех. Себя, за то что не предусмотрел, за то что позвал брата на битву. Орочьих баб и детей, за то что не умерли раньше сами. Кано, за странный приступ безумия, и форт, за то что до сих пор его ворота стоят.

Получив осанвэ от Хуана, Кано затряс головой, пытаясь избавиться от навязчивого яркого образа, бьющего по натянутым нервам, заставляющего вздрагивать и жмуриться, чтобы не видеть, просто не видеть.
А потом заговорил Турко. Хотя заговорил - это слабо сказано. Быстро, очень быстро брат перешёл едва ли не на крик. Странно, но спорить, протестовать, что-то доказывать не хотелось. Это было бессмысленно и только бы усугубило ситуацию. Макалаурэ неотрывно смотрел на брата, не произнося ни слова в ответ. Да и не мог. Сегодня, сейчас рушились многие понятия, которые он пытался приминить к войне. Всё то, что давало ещё возможность держаться, не сдаваться на милость происходящих вокруг ужасов, сохранить хоть кусочек той изначальной правды, с которой он когда-то шёл на войну. Ну почему именно так... Почему всё именно так... Почему женщины, почему дети... Зачем надо было всматриваться в них, вглядываться в их лица. Так сложнее, так всё гораздо сложнее.
- Ненавижу войну... - Тихо и хрипло произнёс Макалаурэ, смотря на отрубленную голову женщины в руках брата. Он ненавидел войну, ненавидел кровь, боль, ненавидел подобный сегодняшнему выбор, встающий уже не впервые, ненавидел свою доброту и миролюбие, так невовремя подающие голос, ненавидел орков, за то, что они так похожи на них, элдар... И это больно, очень больно. Но боль эту никому кроме него не дано почувствовать и понять. У каждого она своя. У него вот такая...
Верные переглянулись, потом посмотрели на своего лорда, ожидая его слов. Менестрель, всёже понявший, что явилось поводом к злости Хуана, к срыву брата кивнул, подтверждая слова охотника.
- Вперёд. - Повторил он самый первый приказ этого безумного вечера.
Заминка была небольшой. Сразу же после приказа лорда верные сорвались с места, обнажив клинки, врезаясь в толпу. Быстро, спокойно и уверенно, будто во вражеский строй. Они дождались приказа и собирались его выполнить быстро и легко. Так как требовала того война.
- Что ж. Да будет так. - И Ураган тоже срывается с места, посланный своим всадником вперёд к цели. Выбор сделан. Ведь у всех семерых судьба одна. И не гоже ему, когда братья мараются, оставаться в стороне. Даже если крови совсем не хочется. Даже если всё внутри противостоит этому последнему действию. Он шёл воевать против равных, не предполагая, что придётся убивать не только воинов. Воевать против равных, а приходится... Приходится опускать меч на головы невинных. И всё равно Турко прав. И Хуан прав. Выбор сделан. Путь назад закрыт, и отступать некуда.

Хуан оглянулся на шагнувшую к нему самку, аккуратно взял её за подол юбки и мягко дёрнул, показав взглядом к реке и пещерам. У них был шанс, пока ругались братья. Воины не станут их ловить, а если станут, то пёс станет им препятствием. Он не будет нападать сам, не станет убивать своих. Просто не даст. Поющий не хотел обагрить кровью свой клинок? Хуан окажет ему такую услугу.
Хозяин знал, что такое война. Был жесток, но честен. На убийство самки пёс старался не смотреть, но знал, что даже когда взгляд не направлен, поступок всё равно был. Оправдывать кого-то, включая себя, Хуан не собирался. Пёс всё больше чувствовал в такие моменты, что он навряд ли сможет сам перед собой однажды взглянуть таким же, каким был, на свет Валинора, и навряд ли его мех однажды снова станет белым.
Решение было принято быстро и стремительно. До отвратительного легко, пусть и с мукой. Тем не менее, у урагана было препятствие. В лице пса, который сейчас тоже сделал выбор. Он встретил их громким, оглушительным лаем. Он тоже кричал, и крик значил примерно то, что пёс откусит руку каждому, кто приблизится. Злость и ярость не желали проходить. Если они не решились убить их сразу - не убьют и потом, потому что это тоже неправильно. Валинорец дал тёмным надежду и не будет смотреть, как медленную смерть выторговывают на быструю. Наверное, это была ошибка, но... но нечасто волкодава доводили до такого бешенства, особенно двуногие. И сейчас, от злости и внутренней боли, пёс мог быть опрометчив.
Единственный, кто мог принять осанве, был детёныш. Он был юн, быть может, даже слишком. Но именно поэтому он мог понять.

Орчёнку:

Если кто-то замешкается - тот погибнет. Кто успеет - тот успеет. Пёс делал всё, что мог в своей ситуации. Выбор и правильность они обсудят потом. И тактическую ошибку тоже - впрочем, в тактике пёс понимал очень слабо. Сам же Хуан, что пастуший пёс, просто не давал бы подойти к ним со стальными клыками.

Хорошая штука нож. Удобная, практичная и универсальная. Ножом удобно резать мясо и хлеб, можно обрезать веревку, можно срубить мешающую ветку, можно снять шкуру с убитого кролика, можно отрезать голову курице. Острый нож незаменимая в хозяйстве вещь. И у каждой орчанки старше десяти лет, и у каждого юноши старше шести висели на поясе или на кожаном шнурке ножны с простым охотничьим ножом. Ножны с медными накладками, с тиснением, крашеные или совсем простые были у всех. Эльфы не стали обыскивать деревенских, и все вещи остались при них. А еще отточенный нож очень легко воткнуть себе в горло, избавившись и от вражьей жестокости и от вражьего милосердия. Или ударить в сердце восьмилетнюю сестру, избавив её от того же и от опасности, что дрогнет рука. Орки не собирались торговаться за быструю смерть, она была при них всегда. И сигналом к ней послужил голуг на сером коне, бросивший скакуна в толпу. В задних рядах возник и тут же оборвался громкий младенческий крик. Женщина, вытащив ребенка из перевязи, молча разбила ему голову об угол дома и упала на землю с собственным кинжалов в горле. Позволять голуг вот так вот просто убивать себя – много чести. Мальчишки постарше обнажили кинжалы и кинулись навстречу сдвинувшейся конной волне. Они успели увидеть кинувшегося на перерез вожаку голуг пса, но пес, даже если хотел остановить голуг был один, а воинов со страшными сверкающими глазами много.
Старшей орчанке было много лет, любящий поспорить со смертниками на отвлеченные темы эльфеныш по возрасту вполне годился ей в сыновья. Она достаточно долго прожила на свете и достаточно общалась с волками, что бы понять пса. И размышлять, отчего он вдруг не хочет, что бы их убили, женщина не стала. Не до того. Надо успеть использовать подвернувшийся шанс, а если вдруг что быстрая смерть лучше, чем медленная. Орчанка подхватила стоящего рядом мальчонку, увернулась от преградившего дорогу коня и кинулась в появившейся между всадниками промежуток, коротко выдохнув:
- Бежим!
До пещер было не так далеко, всего один рывок, а там голуг их уже не достанут. За ней бросилось десятка два народу. Столько же так и осталось лежать в пыли на деревенской улице.

- Она от тебя тоже не в восторге, Макалаурэ! И от меня. Эта злобная сука нас всех ненавидит!
Никакие тормоза Третьего уже не держали, и он рассмеялся. Не было в смехе этом веселья, зато было много злости и того особого разгона, который позволяет сделать много такого, о чем приходится долго жалеть. Называя войну сукой, Охотник имел целью не грязно обругать это явление, а именно что поименовать как можно точнее. Злая, ощерившая клыки собака, кусающая любую руку, что будет к ней протянута. Вот хватки то этих клыков и не выдержал Кано, заразившись бешенством. Потому и путал черное с белым, а жестокость с милостью,  отсутствие кровопролития приравнивая к меньшему злу, вне зависимости от формы. В то, что Менестрель действовал в здравом рассудке, Третий не верил, но как вернуть тому разум - не знал. Если бы тут был Атаринке, он бы смог найти нужные слова, мог бы без срыва все объяснить, поправить... Достучаться. Но Атаринке тут не было, а был только Тьелкормо, которого в иное время любят лошади и собаки. И который умеет хорошо только одно - звереть и бежать с сукой-войной на одной сворке. А Макалаурэ... Ему и правда лучше в такие игры не играть. Он эту лямку не вытянет, его война сожрет. Кано слишком много чувствует и мало просчитывает. И его война жрет с потрохами. А вот он, Охотник выкупавшись в крови, хоть своей, хоть чужой, выживет. Затолкает эмоции подальше, выдохнет и сможет вновь стать прежним улыбчивым нолдо, который очень хорошо умеет не думать о прошлом. Из принципа, на зло всему и всем. Кто то должен быть именно таким, кто то должен показывать, что все хорошо. Даже если все просто в край, в дугу плохо. Кто то должен быть жестоким без развесистых рассуждений, как бывают жестоки звери. Кано не думать не умеет, и потому у него не получится так. А у Турко - талант! Он умеет причинять зло и боль, четко понимая, зачем и что делает. И почему так, а не иначе. И еще умеет не верить в собственный светлый цвет плаща.
Третий поднял коня в свечу, по волчьи скалясь на бойцов Макалаурэ, разбегающихся орков, да вообще весь мир. Ему не нравилась идея убивать пленных, но не убивать их было никак. Впрочем, орки понятливый народ - справлялись сами. Третий был им за это практически благодарен. Что, что мешало Кано плюнуть на них, если так жалко? Что мешало Песнопевцу подумать на шаг вперед, о том, что будет после?  Да,Первому Дому нужен цепной пес, и вполне очевидно, кто им должен быть. И это не Кано. А орки... Да барлог с ними, брат важнее! Потом, потом надо будет с ним поговорить. Вслух сказать все то, что тут было не сотворил Менестрель своими руками. Досматривать, чем все кончится, Охотник не стал. Смалодушничал. Посылая коня в бешеный галоп прочь из деревни, обратно к форту, к штурму, Третий в первый раз за всю жизнь ощутил себя старым. Старше Второго. И чувство это ему не понравилось. Не правильно, так быть не должно. Да? А то, что вот сейчас было, должно? Не имея более возможности держать эмоции в себе, Третий все таки взвыл. Хорошо так, от души, как подает голос волчий вожак, когда стая гонит оленя по зимнему лесу, более чем точно подражая голосу волка. В деревне должны были слышать, а уж что подумают- их дело. Пролетая мимо забора, Охотник свесился из седла, резким движением насаживая отрубленную голову на какой-то торчащий кол, словно ставя точку в дрянном и бредовом инциденте. Впереди его ждал форт, чьи ворота уже должны были доломать, или по крайней мере быть к тому близкими его воины. Нормальный бой с вменяемым, понятым противником. Хэлко, который будет совсем не счастлив сдать командование, но сдаст без лишних слов. Понятное дело, которое он, Охотник, делать умеет, в отличие от сохранения мира во всем мире. И обо всех проблемах можно будет подумать позже, потому как нормальный бой не так уж много времени оставляет на посторонние мысли.
Может, война и злая сука, так это к ней подойти надо уметь. А там она подпустит, подставит клыкастую морду под руку, даст поцеловать себя в ощереную пасть и станет послушна.

- Короче, можно сказать, полная взаимность.- Невесело усмехнулся в ответ Макалаурэ.
Прав был сейчас Охотник, ох как прав. И спорить с его правотой было бессмысленно и не нужно.
Ураган остановился прямо перед Хуаном. И едва не на дыбы встал от подобного с собой обращения. Менестрелю едва удалось удержать коня и вернуть его на все четыре копыта.
А орки ждать итога не стали. Несколько из них прервали свою жизнь самостоятельно. Нескольких всёже настигли клинки нолдор. Части удалось вырваться и побежать прочь от деревни к спасительным пещерам. Пара воинов помладше тут же сорвались в погоню. И у них были все шансы догнать убегающих. Но эти шансы были обрублены одним-единственным отрывистым приказом.
- Стойте. Назад. - Менестрель ещё верил в судьбу. И если судьба так решила, что не сейчас этим оркам умирать, то пусть так и будет. Пусть смерть их настигнет когда-нибудь позже, когда ей положено будет. А не сейчас. И так смертей уже достаточно. И так уже очередной гобелен их жизни напитан кровью...
Пока всё это происходило, Турко уже успел вновь помчаться к форту. Верно, он нужен там. Теперь он точно нужен там. Здесь уже всё закончилось.
Менестрель посмотрел на волкодава.
- Ну что, Хуан, ты к форту или с нами пока останешься?
Всё кончилось. Воины спешивались, отводили коней подальше от построек. Менестрель же смотрел на мертвецов. "Расправа" закончилась так толком и не начавшись. Хорошо... Да наверное хорошо. Вот только всё равно странное после этого чувство осталось... Будто орки в чём-то проявляют больше благородства чем эльфы в подобных ситуациях. Видимо. Это-то и ранило сильнее всего. У орков иная мораль, но в чём-то она куда как правильнее той, что из года в год пытаются придерживаться нолдор. Грустно это. Особенно грустно понимать это вот так, сталкиваясь с проявлениями иной морали на практике.
Но времени долго задумываться над этим не было.
- Все отходим вон туда. - Кано указал воинам место подальше от деревни, но у дороги к форту. - Временный лагерь и подготовка полевого лазарета. Риэр, возьми двоих-троих и разберитесь с мёртвыми. По чести и по правилам. Как с обычными мирными. - Пусть мальчишка этим делом займётся, раз уж настолько ретив, что и с орочьим мальчишкой поговорить успел и в погоню сорваться. Нет, что бы там Турко не говорил, как бы не соглашался, а будь вместо этого юнца Ланэ, всё сразу бы могло пойти иначе. Так как и должно было, а не как получилось из-за смятений лорда. Впрочем, Охотник, хоть и по-своему, но сделал сейчас то, что сделал бы оруженосец. И верно сделал. Надёжно.

Хуан, как и собирался, подобно пастушьему псу бежал следом. Немного, до того лишь, пока понял, что названный Маглором понял то, что так настойчиво ему втолковывали и пёс, и хозяин. Беглецы скрывались. Некоторое время пёс смотрел им вслед, затем, выдохнув, медленно переступая лапами вернулся обратно.
Те что выбрали смерть - выбрали её сами. Что же, тёмные двуногие живут и растут в жестоком мире, и в жестоком мире учатся выживать. Или платить малой кровью. Тихо вздохнув, валинорец окинул взглядом происходящее.
Гарь не могла перебить ярость хозяина. Беспомощную, бессильную, полную боли ярость, что как кипящий лёд жгла и холодила одновременно. Пахнущую кровью из застарелых ран, пахнущей удушливым чёрным дымом, ярости. Не той, что заставляет бить, лить кровь, не той, что бросает в бой. Той, что заставляет выть. И Хуан слышал это, слышал это очень хорошо.
Он не мог оставаться здесь, потому что он нужен был хозяину сейчас. А хозяин - ему, поскольку пёс редко испытывал такие эмоции. Поющий понял, и валинорец надеялся, что его страшные размышления - лишь плод его не знания и мягкости, что его трусость не шла от подлости, что всё это лишь потому, что он никогда не смотрел чудовищному в глаза.
Волкодав обратил на него взгляд, выслушивая вопрос. Затем он мотнул головой и указал взглядом в сторону форта, давая понять, что он туда.
И, не дожидаясь ответа, побежал к форту. Здесь он был уже не нужен.

Режущий на фоне тупых ударов звук трескающегося дерева прозвучал предупреждающим сигналом. Дубовая доска пошла трещиной и раскололась напополам, ощетинившись ежиком щепок. Один из подпирающих ворота дополнительных брусьев печально завалился поперек прохода. Еще несколько ударов и запоры не выдержат, или нолдор выбьют еще пару досок и окажутся внутри. К тому времени почти все лучники уже собрались на крышах казарм и за дальней баррикадой. Баррикада перед воротами ощетинилась копьями, готовясь встречать вражескую конницу, если голуг пожелают стоптать защитников форта в воротах. Эх, жаль не заготовили досок с гвоздями, кидать под ноги лошадям, да и вражеской пехоте такой подарок пришелся бы ох как не по вкусу, но чего нет, того нет. Кто же знал, что враги пожелают вдруг стереть с лица земли одну маленькую пограничную заставу с одной маленькой деревенькой. Впрочем, голуг известные трусы, напасть на крепость побольше у них кишка тонка. А о том, где была в этот момент своя разведка защитникам форта думать было пока не с руки. Об этом после старшие командиры переругаются. А окопавшейся в форте сотне оставалось только надеяться, что они сумеют продержаться до подмоги. Отступать по открытой местности, когда у врага все конные – самоубийство. Да и выход из форта только один. Еще деревянный треск и одна створка поползла в сторону, пока не уперлась в упавшее бревно. Лучники форта в тот же момент выпустили в образовавшийся проем залп наудачу, почти не целясь.

Жизнь давольно забавная штука. Ведь как оно бывает- сперва подкинет на лопате такого, что казалось бы вовек не видел, а потом раз- и выполнит что то из обширного списка желаний. У Третьего с желаниями и жизнью традиционно шли лютые торги. Охотнику всегда было надо слишком много и слишком сразу. Жизнь от такого видимо, впадала в задумчивость, и из огромного мешка подарков выживала либо самое сиюминутное, либо принципиально неожиданное. Сейчас вот был первый вариант- к тому моменту, как одуревший от гонки серый жеребец домчал своего наездника до условной линии фронта, ворота уже считай доломали. Сейчас еще немного поднажмут, и можно будет врываться внутрь форта, доводя длинный, какой то бесконечный, вечер до логического финала.
Отбирать руководство у уже приготовившегося молча излучать недовольство Хэлкамиро Третий не стал, банально разделив сферы ответственности. Удивительно, но на поле боя авторитарный до крайности Охотник умел делегировать полномочия и не перетягивать одеяло на себя. Он хорошо знал такое слово, как "эффективность". Нашел он время и на то, чтобы отсалютовать вечно поглаживающему свою обиду на весь мир бойцу клинком. Дескать, молодец, хорошо отработал. К своим воинам Третий был внимателен, и знал- злой, но изумительно ранимый в мелочах Хэлко, эта тягловая лошадка войны, оценит. Хуану же досталось короткое осанве. В нем не было слов, скорее просто ощущение дружеской руки, пихающей пса в плечо. Все плохо, но мы вместе, а значит еще все наладится- посыл был каким то таким, или очень похожим. А там поддалась вторая створка, и стало уже не до праздных разговоров и иных излишеств. Первые, кто ворвался в образовавшийся проем, рисковали рисковали вполне осмысленно. Вылетевшие на мощеное камнем внутренне пространство конные, с высокими на то шансами получали стрелу куда придется, или попросту теряли коней. Но надо было обеспечить проход остальным. Конным в форт пока дороги не было - смысла ноль: через пролом вполне очевидно маячила баррикада. Так что первой волной ожидаемо шли спешенные. Врывались, и, ожидаемо упирались в нагромождение телег и прочего хлама, приспособленного для обороны. И через ту баррикаду придется лезть, хочешь ты или нет. Небольшие группки бойцов сразу метнулись в стороны, выискивая обход, основная же масса действовала согласно нехитрому обычаю свального штурма. То есть прорваться и дальше пойдет мясорубка. Сверху дружно посыпались стрелы, и собрали первую жатву. Были раненые, были и убитые - куда ж без того? Впрочем, тех кого такая судьба миновала, обстрел неплохо мотивировал шевелиться быстрее и стремиться за баррикаду с большим энтузиазмом.
Охотник, более всего желающий найти себе врага, нормального, честного врага, вынужденно присоединялся к пешим. Да, он предпочитал конный бой, уважая инерцию крупного животного и его скорость, и с пониманием относясь к таким вещам как бортануть противника крупом или по-простецки стоптать, но выбирать не приходилось. Либо оставаться снаружи, с небольшим отрядом конных дежурных, либо на свои двоих осваивать пространство двора.

Наблюдатели, поставленные следить за ходом дел у ворот форта, доложили, что ворота были сломаны. И сразу же после их доклада только что вернувшиеся от горящей деревни воины направились в сторону основного места действия. И только когда они уже достигли середины пути, следом за ними двинулись и остальные. Наблюдатели же остались на месте. На удобном для походного лазарета месте. В их задачу входила слежка за дорогой и поддержание лазарета в полной готовности. Воины двинулись шагом, рваться в самое пекло они не собирались. И на их долю сегодня хватит боя. Но у них задача не вступать в бой с противником, а спасать тяжело раненых из смертельной и слепой круговерти штурма.
Вот это было понятно. Это было тем, к чему менестрель привык. И уже не задавался вопросами о том, как лучше поступить - так или иначе. В таких случаях, как сейчас поступать следовало именно так, именно так, как поступал уже не единожды. Главное тут - не оказаться в самом центре, там, где неясно становится, откуда ждать удара, где уже и своим не помочь, и самому оттуда не выбраться.
Группа воинов достигла ворот. Подняв щиты, они подъехали к своим, оставшимся снаружи крепостной стены. Двое, всё также под прикрытием щитов и с мечами наготове, спешившись, осторожно прошли в ворота. Они не собирались соваться туда, на баррикаду, они пока только проверяли, на себе проверяли, можно ли тут будет пройти остальным из их отряда. Рискованно, но оправдано. Отвлекающий манёвр не больше, но так нужно. Так необходимо. И они шли, старательно высматривая откуда тут может придти удар, откуда его ждать следует.

В это время две пары дозорных, отправленные наблюдать за окрестностями, по большой дуге объезжали место действия, двигаясь друг другу навстречу и внимательно, очень внимательно и очень пристально всматриваясь в любое, даже самое незначительное движение, в любую подозрительную тень, в любую кочку, которая может оказаться врагом.
Вот они встретились на середине пути - гдето напротив догорающей деревни, но примерно на пол-лиги южнее, обменялись сообщениями о том, что пока всё вокруг спокойно, и направились дальше, замыкая полукруг с двух сторон.

Осанве дошло и, пожалуй, имело некоторый эффект. Они всегда были с хозяином вместе, что бы ни происходило и как бы жизнь не выворачивалась. Сейчас сражение. Хуан не был особенным любителем сражений и драк. Он кусал потому что так необходимо. Если бы это шло совсем поперёк его взглядам, он не покинул бы вслед за хозяином свой дом.
Он был подарен и дарован. Как друг и поддержка. Как возможно то, что спасёт от чего-то. Иногда Хуану казалось, что он вязнет всё глубже и навряд ли сможет кого-то удержать, но он должен пытаться. Однако сейчас пёс ощущал странную усталость и пустоту. Но хозяин был рядом. Значит, когда всё закончится, они будут рядом у костра. Понимать друг друга без слов и быть может даже без образов. То, что происходит прямо сейчас надо лишь перетерпеть. Пёс устремился вслед за хозяином, чтобы, если что, прикрыть и помочь. Прочистить путь, отвлечь тёмных двуногих, и...
Да. Там ощущался дикий, плотный, серый запах волков. Значит, и на зуб валинорского волкодава найдётся добыча. Теперь это сражение, а не уничтожение. Теперь это война, когда мысли излишни и остаётся только одно: либо ты, либо тебя. Опустив голову, готовый в любой момент прыгнуть, принять удар, отскочить или укусить, Хуан шёл за хозяином, тяжело и мерно перебирая широкими лапами, уже не белыми, уже грязно-буро-чёрными, от сажи, пыли и крови, которой пролилось на землю деревеньки немало.

Края баррикады упирались в стены и штурмующим хочешь - не хочешь, а пришлось лезть вверх под мечи и копья обороняющихся. Маленький размер заставы тут сыграл защитникам на руку, общая линия обороны была не такой уж длинной, и защищать её пятью десятками было вполне возможно. Бой только начался, и численное преимущество врага еще не успело сказаться. Лучники выпустили еще два залпа навесом, пока первая волна нападающих не уперлась в баррикаду, и начали стрелять по готовности, тщательнее выцеливая врагов. Темп стрельбы несколько упал.
Первыми врагов встретили варги. Звери не ушли за баррикаду, а оставались перед ней, ожидая, когда распахнуться ворота. Массивные серые тела рванулись на встречу нападающим, стремясь свалить, вцепится в горло или в руку, нарушить строй и внести хаос. Тех, кто все-таки дошел до баррикады встречали копья.

Свято место не бывает без врага. (с)Летов

Надо было отдать защитникам крепости должное -баррикаду они построили хорошую, на зависть просто таки. Крепко видать свое дело знали. Вломившийся во дворе вместе с остальными нападающими, Охотник баррикаду оценил и одобрил. Где то там, в мире голых абстрактных явлений она ему нравилась, он бы пожалуй, сделал примерно так же. Но- это в мире отвлеченных игр разума. А в мире реальном начинался яростный бой в узком пространстве двора, и в этом мире баррикада Третьему не нравилась совершенно. А хорошая- особенно. Лезть через нее будет тем еще удовольствием, особенно учитывая, что криворукие уроды такую не поставят. Ага, добавляем туда еще и лучников. Да, стрельба ожидаемо теряла интенсивность, но совсем не пропадала. Впрочем, прежде чем соваться дальше, следовало решить более насущные проблемы. Варги.
Варг зверь серьезный, на двуногую добычу ходить умеет, силы, ловкости и ума ему не занимать. Серые звери вломились в ярды нападающих. Сразу же организовалась свалка. Зверей пытались снести поскорее, звери ожидаемо, не упрощали эльдар задачу. Кого то свалили и теперь рвали, кто то принимал хищника на копье. Мощеный двор окрасился алым, звуки штурма наполнили пространство между стенами, сливаясь в однообразную мелодию боя. Крики, звериный рык, влажный хруст разрываемой плоти и звон клинков. Симфония неизменная, как прибой.
Один из серых хищников кинулся на Третьего, молча скаля белые, сахарные клыки и Охотник отмахнулся от варга клинком. Конечно, на зверя лучше с рогатиной ходить, но в узком пространстве это идея куда как более сомнительна. Нет уж, лучше так, по простецки наискось рубануть по широкой звериной башке, делая ставку на габариты и ту самую инерцию огромного хищника. На то, что в тесноте свалки ему маневрировать далеко не так удобно, как на открытом пространстве.

Хуан, привычно пригнувшись, предпочитал не бросаться сверху, а атаковать снизу. Сбивая летящего в атаку варга грудью, отточенным движением хватать его за загривок и с силой бить о землю, так, что раздаётся хруст хребта.
На то, чтобы душить и медленно давить, времени не было. Надо было наоборот, действовать быстро и наверняка, и сейчас валинорец напоминал клубок нервов, напряжённый и сосредоточенный до предела. Первый варг, что бросился на него, ожидал, что пёс увернётся, но этого не было. Волчьи зубы сомкнулись было, но валинорец беззвучно подался чуть назад и, крепко схватив острыми зубами глотку варга, резко мотнул головой, разрывая горло и буквально выдирая глотку. Сил ему хватало, решимости тоже.
Вокруг царил привычный хаос, который несколько пьянил. Но не радостно, а подобно дурману: восприятие с одной стороны обостряется до невозможного, а с другого - притупляется осознание происходящего, и от этого в душе только бессмысленное равнодушие. Делай, что делается, и будь что будет. Пусть будет литься кровь, и будет её много на белой шкуре валинорского волкодава, сегодня будет славная, но на редкость безрадостная охота.

Волков было меньше чем нолдор, но в узком пространстве между наполовину открытыми воротами и возведенной защитниками форта баррикадой это почти не играло роли. Бой превратился в свалку. Варги, пользуясь собственной массой, кидались на копья, валили нолдор, рвали клыками и ломали кости. И не останавливались, пока на шкуре не оставалось живого места, или тяжелый эльфийский клинок не разрубал череп. Волки шли на смерть со звериной яростью и горе тем, кто попадал к ним на клыки.
Клинок Келегорма оставил на серой морде жуткий шрам на месте глаза, но варг казалось этого даже не заметил. Кровь, заливала второй глаз, превратив волчью морду в гротескную маску страшного чудовища. Зверь, не обращая внимания на рану коротким прыжком кинулся на Келегорма, стремясь вцепится в горло или хотя бы в руку, сжимающую меч, повалить на землю и разорвать.
Сверху продолжали лететь стрелы, собирая свою жатву. Тех, кто все-таки прорвался к баррикаде встречали копьями. Орк, еще час назад наблюдавший мирную равнину с вышки почти не глядя ткнул копьем куда-то в низ, почувствовав, ка наконечник встретил сопротивление живой плоти. Убил он врага или только ранил орк не знал. Он вообще почти не понимал происходящего. Все мешалось в звоне стали, стонах, криках, вое, рычании и резких звуках команд.
Натиск противника немного застопорился. Но нолдор по прежнему было слишком много.

Нескончаемый вечер закончился, и подбитый, заплывший кровью глаз солнца свалился за горизонт. Видимо, дальнейшие события солнцу досматривать было не интересно. Небо налилось темнотой, и черную его шкуру пробили первые стрелы звезд. Не стоптанный ковыль приглаживал ночь своими метелками. От деревни по пространству ночи гуляли отсветы пламени - догорало то, что еще могло гореть. Хорошо горело, радостно. А в форте продолжало крутиться колесо боя, мотая на свой обод своих и чужих. Первые ряды, те, кто не лег под стрелами и не был сожран варгами, рвались за баррикаду и в целом бой неумолимо смещался на нее. Сталкивалось оружие, кто то рубил древко копья. Все же нападающих было больше, и это играло не на руку защитникам форта. Задние ряды нападающих деликатно, со знанием дела подпирали передних. В черном небе тонкая полоска месяца, скалилась как одинокий клык.
Иных жевали, и хотя звери не носят доспехов, и было тех зверей куда как меньше, проблем они доставляли достаточно. Крупные, тяжелые, не желающие да и не имеющие возможности обратиться в бегство. Нескольких варгов удалось свалить, иные продолжали бой.
Теперь раненых и убитых эльдар стало больше. Вот лежит на камнях тело, опознать которое уже вряд ли кто то сумеет- груда измочаленного мяса и все тут. А вон оседает на залитые кровью плиты двора неудачно подвернувшийся под клыки боец, и все, что для него сейчас могут сделать товарищи- это попытаться не стоптать, и вытолкать его к краю сражения. А лучше назад, и надеяться что дальше сам как-нибудь уползет. Но это уж как получится.
Раненый Охотником зверь просто так помирать не собирался, и более того, даже будучи ослепленным, надеялся на реванш. Да, варгу было противника не видать, но нюх и слух никто пока не отобрал. Коротким, мощным прыжком зверь бросился на обидчика. Впрочем, выходить из боя так быстро (и так печально) Третий не желал, а желал он в принципе- победы, а прямо сейчас- остаться целым. Рывком он попытался уйти с линии атаки зверя, пропустить его мимо себя. Дальше следовал более чем очевидный маневр- клинком по хребтине, или в бок. Или как получится. Особенного обилия вариантов тесный бой не предполагал.

Тёмным повезло. Очень повезло. У их крепости был узкий двор, грамотно выстроенная и защищаемая баррикада и свирепые варги, заменяющие собой едва ли не то же количество орков, что было сейчас в форте. Но нолдор было больше. А количество сейчас играло серьёзную роль. В условиях этого штурма у орков практически не было шансов. Даже просто выжить. Они только оттягивали неизбежный момент прорыва обороны, но бесполезно.
Варги были, пожалуй, самыми серьёзными противниками, и урона от них было больше чем от орков с их копьями и стрелами.
Теперь уже вся группа из четырёх эльфов оказалась во дворе. В первые ряды они по-прежнему не рвались, да и варгов старались миновать. Целью их было вытащить с линии так сказать фронта раненых воинов, которым ещё можно было помочь, которых ещё можно было спасти, вылечить, которые ещё смогут выжить. Эльфы ведь тоже не всесильны в целительстве. И все это понимали. И все были готовы к тому, что не всем будет суждено оказаться в числе живых после штурма.
Работали парами. Один прикрывает, второй вытаскивает. Остальной отряд уже был у ворот, ждали. Поэтому нужно было только вытаскивать раненых. Быстро и по возможности не ввязываясь в схватки. Но на случай другие эльфы из отряда готовы были занять место товарищей, если тем самим понадобится помощь.

Это было даже не сражение: это было месиво. Раненые, убитые, те, кто пытались вытащить мёртвых или полумёртвых с поля, солёный запах тёплой крови бил в нос, сушащий запах гари добавлял неприятностей, но даже в запахах картина была болезненно-чёткая. Движение сбоку и Хуан, пригнувшись, избегает стрелы, а заодно и какого-то варга, который пытался на него навалиться. Пёс, схватив того за загривок, отшвырнул, и вдруг краем глаза заметил, как на хозяина бросается матёрый, явно опытный противник, нацелив свои клыки на его горло. Конечно, названный Келегормом не стоял просто так, и успел укусить врага своим стальным клыком, но волки часто росли в жёстких условиях и умели игнорировать боль и даже потерю каких-то органов чувств. Особенно в бою.
Первый рывок пса был ясен: к хозяину. Поскольку всегда первой задачей валинорца было спасение хозяина от нападающих. От двуногих, четвероногих. И этот бой будет меж четвероногими, а не меж двуногим и четвероногим.
Собравшись в комок, Хуан совершил огромный прыжок, врезаясь в ослеплённого варга, сбивая его с курса, а в идеале, ещё и с ног. На быструю победу волкодав рассчитывать не смел: уж очень опытным и серьёзным выглядел варг. Но делать для этого всё никто же не мешал?

Орк - лучник, выискивающий среди свалки во дворе форта новую цель, приметил новеньких. Их было четверо и они искали раненых. А еще благодаря тому, что эти голуг держались подальше от схватки они представляли собой прекрасные мишени. Их не закрывала баррикада, их не нужно было долго выцеливать среди свалки своих и чужих. Конечно, они прикрывались щитами, но если вытаскиваешь раненого, то вечно за щитом товарища не просидишь. Орк коротко указал своему десятку на новую цель. Зло засвистели черные стрелы, рассекая ночной воздух. Орки прицельно били по «санитарам», явно не сочувствуя их благородной миссии.
Варгов поубавилось. Кое-где еще кипели стычки, и слышался вой и рычание, но основная волна нападавших уже перемахнула через живой заслон и нахлынула на баррикаду. Рубка кипела страшная. Орки отнюдь не торопились записывать себя в заранее проигравшие и сражались отчаянно и умело. Это была не горная банда, привыкшая быстро налетать, быстро грабить и быстро уносить ноги. Это была армия, знающая, как работать копьем в строю, как возводить укрепления и как их оборонять. Копье и щит в из руках были вовсе не игрушкой. Но врагов было больше и они тоже были умелые воины. Защитники форта начали нести первые потери. Орки не заметили, как солнце окончательно кануло за горизонт и кровь заката стекла вниз в крепостной двор. Время вообще потеряло какое-либо значение. Единственное, что было важно – сумеешь ли ты сейчас поднять руку для удара.
Оставшийся в живых варг, один из немногих, тоже заметил новичков на поле боя. Его шкура была залита кровью, чужой и своей, но силы еще были при нем. Он прыгнул на нового врага, стремясь подмять его всем своим весом, сломать шею и перегрызть ненавистное горло.
Полуслепой, но оттого еще более разъяренный варг каким-то чудом уклонился от удара и в следующий миг полетел на землю, сбитый стремительной белой молнией. Впрочем, он немедленно вскочил на ноги и кинулся на нового врага, грудь в грудь. Свалить белого пса на землю и вцепится зубами в защищенную густой шерстью глотку.

Стреляй, Пятачок! Стреляй и беги.(с) Каин Л

Атакующие первыми рядами перевалили через завал, и тут же встретились с ожесточенным сопротивлением защитников. Пошла беспощадная мясорубка ближнего боя, когда хочешь не хочешь, а идешь вперед. Потому что сзади свои де помогают, этаким живым прессом. И из всех дел остается совсем немного. Найти, куда ударить, и постараться не быть надетым на копье. А там может и получится прорваться совсем плотную, туда где преимущество длинного древка перестанет решать. На ровные, хорошо пригнанные друг к другу плиты двора (со знанием дела стоили, дети вражьи) лилась кровь. Падали убитыми орки, но падали и эльфы. Злая сука- война, жадная до парного мяса охотно брала и тех, и других. Ей то что, ей без разницы. Бой сместился за первую линию баррикады, и пока там шла бессмысленная и беспощадная сеча, те, кто в первой волне не оказались, получили уникальный шанс баррикаду расшатать. Не убрать, нет, но навалившись вполне можно было спихнуть телегу в сторону, организовав в укреплении брешь. А что, всяко лучше, чем лезть через рукотворный бурелом.

Третий было уже решил, что придется знакомиться вплотную с остротой и крепостью зубов варга, потому как больно шустрым оказался подранок, но не сложилось. Белое, очень злое облако, в котором всякий мог опознать гордость песьего племени Валинора, налетело на окровавленного зверя, ударило. Пса и варга снесло в сторону, где четвероногие продолжили свой бой. Охотник было хотел помочь Хуану, но передумал. В псовой драке слишком велик был шанс попасть по товарищу, вместо врага. Так что вместо этого ошалевший лорд рванул на баррикаду, за нее, дальше в свалку. Туда, где нет места для размышлений, и прошлое отступает вместе с будущим в сторону, становясь неважным. Где существует только бесконечное "сейчас", в котором место находится только для того, чтобы сбить на сторону направленное в бок копье и вломиться таки во вражеский строй. Руби, уворачивайся, не думай - лишние мысли это верная гибель.

И почему даже это задание, казалось бы не самое сложное по сравнению с задачами других штурмующих, не выполнить с минимальными потерями... Как это просто кажется, когда мальчишкой слушаешь рассказы взрослых и воображаешь себя непобедимым и неуязвимым. На деле же всё иначе. Четверо эльфов были готовы к тому, что никто им спокойно не даст заниматься ранеными. Но скорость, с которой война из их числа взяла себе жертвы, просто поражала.
Не от всех орочьих стрел спасли щиты, хоть и были большими, такими, за которые двое, а то и трое укрыться вполне могут. Одного из воинов, тащившего раненого, стрела чиркнула по доспеху, ещё дюйм в сторону, и точно бы лишила жизни. Второму, одному из тех, что нёс щит, повезло меньше. Он захрипел, падая на землю со стрелой в горле. Тот, кого он прикрывал, попытался продолжить свой нелёгкий путь без прикрытия, но на него как раз налетел один из уцелевших ещё варгов. Пришлось воину прекратить переноску раненого и схватиться со зверем. Схватиться - слишком сильно сказано, правда. Он немного не успел, да и в скорости варгу уступал. И вскоре эльфу ничего не оставалось как отбиваться, лёжа на земле и стараясь полоснуть клинком по горлу твари.
У ворот тем временем не дремали. Одной паре таки удалось дотащить раненого до ворот. Передав его товарищам, они снова скользнули в форт, отправились вновь вытаскивать раненых. За ними последовала ещё одна пара взамен той, которой не удалось ни раненого спасти, ни в живых остаться.

А тем временем, пока во дворе форта продолжался штурм, дозорные пары вновь встретились на середине пути напротив пожарища деревни. И вновь отчитались о том, что ничего не происходит, всё тихо. И вновь разъехались, продолжая замыкать дугу вокруг места действия. Им пока смены не требовалось, да и не ожидалось. Весь остальной отряд ведь собрался у форта и там воины нужнее. Дозорный рейд продолжался.

Противник прорвался за укрепления, и теперь нолдор могли сполна реализовать свои преимущества в численности, силе и выучке. Защитников на заставе были слишком мало, что бы противостоять двукратно превосходящему их в числе противнику. Два десятка лучников за второй баррикадой тоже взялись за копья, прикрыть отступающих ко второй лини обороны. Интенсивность стрельбы значительно снизилась, хотя оставшиеся на крышах лучники продолжали посылать стрелы одну за другой. Орки отступали от взятой баррикады без паники, плотным строем, прикрывшись щитами и ощетинившись копьями. Больше десятка осталось лежать на окровавленной брусчатке.
Клинок поваленного в кровавую пыль эльфа скользнул по густой волчьей шерсти, не причинив варгу никакого вреда. Белые клыки сомкнулись на горле, рвану вырывая кадык. Кровь из разодранного горла залила камни и волчью пасть. Варг облизнулся и оглянулся в поисках нового врага.
Два низких барака казарм стояли друг на против друга, буквой П к ним прилегало здание склада у дальней стены. Расстояние между казармами и стенами было очень узким, взрослый человек не протиснется. Все окна в зданиях располагались с внутренней стороны. Проем между казармами был пошире, и именно его загородили баррикадой из ящиков с песком, бочек, вытащенных из казарм столов и нар и всего, что попалось под руку. Эта баррикада вышла менее протяженной, чем первая, и защищать её было проще. Но это была последняя линия обороны.

Хуан и варг серо-белым клубком повалились на землю. Алая кровь оставляла разводы на белой шерсти, приводя виде валинорского волкодава, возможно, к более правдивому состоянию. Алое на белом, бурое и серое на белом, от чего бело больше не могло быть белым. Никогда.
Пёс, без лишних размышлений и звуков, вцепился в шею варгу, прокусывая плотную шкуру и понимая, что сейчас свою жизнь полуслепой волк будет выгрызать с особой остервенелостью. Но не эти клыки принесут псу гибель. Ни стальные, ни волчьи, так говорил дух, что ведает жизнью и смертью. Это, конечно, не значило, что надо бросаться под стальные зубы или острые палки.
За хозяином, за завалы, Хаун пойдёт потом. А пока что он здесь закончит своё сражение. Стрелы ему не угрожали сейчас почти: никто не хотел попасть по своему, потому плотно сплёвшихся в ожесточённой молчаливой схватке четвероногих никто не трогал. Клыки варга завязли в густой, пыльной шерсти, но всё же достигли цели, причиняя боль. Укус был несерьёзным, но отчётливо намекал, что надо спешить и нельзя расслабляться. Как бы там ни было, варг терял кровь, терял силы, и почти не видел. Когда надо прыгать это не мешает, но когда ты уже плотно сражаешься видеть, куда вцепится враг очень важно.
Валинорец поудобней перехватил шею и всем весом навалился на варга, изо всех сил стискивая челюсти.

Два к одному, с погрешностью на потери с обоих сторон. Это много или мало? Математика войны с циничной однозначностью дает ответ на данный вопрос: это тяжко. Тяжко для той стороны, которая в меньшинстве оказывается, конечно. Нападать большой толпой на меньшую как раз удобно и правильно. С тем расчетом, собственно, две сотни (с небольшим "прицепом" верных Маглора в качестве службы тыла) сюда и были приведены. Да и вообще, штурмовать как известно, полагается бОльшим числом, чем осаду держать. Получившие некий оперативный простор (относительный, но лучше, чем было) эльфы поднажали, наваливаясь на строй противника. Потому как ровный вражеский строй - это плохо, и продавить его, проломить брешь- дело практически обязательное. Противник ожидаемо строя терять не хотел, и отступал ко второй баррикаде до отвратительного четко. Впрочем успех тот был спорным, ибо за второй линией обороны наступал тупик. То есть, с одной стороны, за баррикадой и прикрытый по бокам приземистыми зданиями казарм (или что это там было?) врага ковырять будет не сказать чтоб просто. С другой- отступать тому же врагу будет некуда, и если строй не удержится, то все кончится быстро. А казармы... Что они? Они деревянные, и если сунуть факел, то вскоре в тупичке будет форменная жаровня. Почему бы собственно и нет?

Третий, находящийся в предположительном эпицентре свалки (очень относительное понятие, на самом деле - эпицентр он в таком деле почти везде, кроме задних рядов) нанес удал, почувствовал, что клинок встречает сопротивление. Видимо, попал. И тут же выхватил от души так по наплечнику. Удачей было то, что выхватил по касательной и доспех выдержал, то есть ушиб будет отменный и болеть будет хорошо так, но - потом. Когда спадет эйфория боя, когда в крови перестанет гулять адреналин. Охотник резко сдал в бок, уходя от вражеского клинка и... и как оно всегда случается, совершенно по дурному разлетелся на луже крови, стыкуясь с грунтом. В целом, это мог бы быть конец его жизненного пути, но нет. Исключительно по той причине, что во первых, передний ряд пер вперед, и имел шансы временно выбывшего прикрыть. На какое-то время незадачливый неожиданно лорд оказался не на передовой. Это дало возможность подняться, а кто то, походя чуть не за шиворот рванувший лорда вверх изрядно в том деле помог. Да, это было весьма непочтительное обращение, но Третий не возражал совсем. Есть в жизни такие моменты, когда церемонии и реверансы неуместны. Вернувший себе вертикальное положение, и более чем заметно замаравшийся Охотник глубоко вдохнул пахнущий гарью воздух и рванул обратно. В кашу, в свалку, в мясорубку. Отыгрывать упущенное свое, в общем-то законное, место в приливной волне нападающих.

Всё. А вот теперь четверых будет мало. Поэтому у ворот остались лишь четверо, остальные последовали за своими внутрь. Направления, откуда стреляли вражеские лучники, они заметили, поэтому вполне успешно прикрывались от стрел щитами.
А их лорд смотрел из-за прикрытия створок ворот за ходом штурма и размышлял над тем, что отряд уж больно мал. Ну что там смогут сделать двенадцать воинов, кого толком вытащить из этакой круговерти и мясорубки. Разве что тех, кто совсем сзади остался. И из отряда уже двое погибли. И ещё неизвестно, сколько смогут вернуться к воротам живыми и с ранеными товарищами на руках. Нужно было взять отряд хотя бы раза в два побольше, но кто же знал, что брат предложит форт штурмовать. Верно, никто. Поэтому и поехал Макалаурэ в Аглон с малым отрядом. И этот малый отряд уменьшается и уменьшится ещё. А ещё менестрель сожалел о том, что пока не может, не имеет права туда же, вслед за своими, рваться. Он должен стоять у ворот и ждать. Двое из его четвёрки уже занимались принесённым только что раненым, а он и ещё один воин следили за ходом событий и готовились сменить товарищей либо заниматься новым раненым, которого кому-то из отрядников удалось донести до ворот.
Хорошо сейчас только дозорным, которые исправно продолжали вести наблюдение за окрестностями. Хотя и их конечно стоило бы увеличить... Макалаурэ закусил губу. Тоже, называется, у Намо учился, а предусмотреть вероятность не счёл нужным. Надо было, необходимо было взять отряд большего размера. Но что уж теперь, нужно справляться тем числом, какое есть.

Риэр держал щит и следил за тем, чтобы ни одной стреле за него пролететь не удалось. Воин он был молодой, в подобного масштаба и серьёзности битве участвовал впервые. И за этот вечер успел многому научиться. Сегодня для него проходил урок сдержанности и хладнокровия.  Они с напарником успешно принесли одного раненого к воротам, и нолдо думал, что им дадут передышку. Не тут-то было. Их снова отправили к баррикаде, поменяв только местами. Теперь не Риэр нёс раненого, а его напарник, а сам молодой воин прикрывал. Они успешно добрались до преодолённой нолдор баррикады и, найдя там раненого, стали возвращаться обратно. Нолдо же на ходу мысленно ворчал о том, что теперь лорд его гонять будет как жеребца необъезженного, а всё потому, что разговорчивый он и несдержанный немного. А лорд только от одного эльфа такое поведение терпит, но того эльфа тут нет, а вот ему, молодому воину с очень перспективным будущим, если он конечно эту ночь переживёт, терпеть приходится. Видимо потому, что младше, сильно младше и лорда, и его старшего оруженосца. В общем, подобное ворчание помогало ему сосредоточиться на том, чтобы дойти до ворот и выполнить поставленную задачу, и, что наверное самое главное, выжить в неразберихе происходящего.

В свой последний рубеж на пяточке между казармами орки вцепились зубами и когтями. Лучники оставили крыши и встали в строй, все равно в кипящей у баррикады свалке уже почти невозможно было отличить своих от чужих. Всех покрыл одинаковый налет из грязи и крови, все одинаково пропахли потом и железом, и единственное, что пока можно было утверждать точно – за спиной чужих нет. Защитникам форта отчаянье придало сил, они рубились яростно, стремясь подороже продать собственные жизни. Забыв о ранах и усталости. Но выбывших бойцов уже некем было заменить и рано или поздно события должны были придти к печальному, но логичному финалу.
Варг глухо рычал, пытаясь перехватить клыками шкуру валинорского пса и достать до вражьего горла. Острые клыки выдирали клочья шерсти и вонзались в шкуру, но волк терял кровь и с каждой каплей алой жизненной влаги терял силы. Наконец он дернулся в последний раз и затих. Вокруг было тихо. Бой ушел вперед. Вокруг пса были только мертвецы и тяжелораненые, которых трудно было на первый взгляд отличить от мертвецов. Свои и чужие вперемешку. Лужи загустевшей крови в темноте казались черными-черными, как смола.

У второй баррикады бой окончательно свалился в фазу бессмысленную, но неизбежную. Звон оружия, крики и брань. Кровь, грязь, запах гари. Вот черноту ночи разбавляет радостный, оранжевый отсвет- пламя ползет по казармам не быстро, но останавливать его некому. Еще немного - костер будет до небес. Плиты двора скользкие, липкие, душно пахнут солью и медью, а еще скотобойней. А вот- дымящейся грудой разметана по двору требуха. Чья? Так вот и не разобрать, да и разница не велика. Где то там, далеко-далеко мерзнет ковыль под перевернутой чашей неба. Сентябрьские ночи холодны. Где-то среди ковыля лисица наклоняет острую морду к мышиной норе, поводя влажным носом. А тут, на узком пространстве между занимающихся пламенем казарм, совсем другие виды. Тут жарко, настолько, что кажется поддоспешник уже выжимать можно, тут в тягучих, темных лужах можно видеть отражение луны и отсеченную чью-то кисть. Тут со звоном сталкивается железо, и с хрустом ломаются кости. Тут, в тяжком, бредовом хороводе пляшет Война, двигаясь в ритме ударов стали о сталь, под песню предсмертных стонов и грязной брани, уверенно ступая по телам, требухе, застывающей крови. И каждый, хочет он того или нет, танцует с ней, потому что остановка означает гибель. Потому что надо двигаться, двигаться и бить, и отражать удары, и наваливаться щитом на строй врага. А война пляшет, скалит клыкастую пасть, полощется по ветру ее платье, цвета крови и ночи, цвета дыма и пламени. И просто ли совпадением является факт того, что цвета эти - еще и цвета Первого Дома?
Что ж, третий сын Феанаро всегда был хорошим танцором. Что на празднике, что вот теперь. И с капризной тварью- Войной в хоровод выходил легко, бездумно, как в прорубь ныряют. Окатило кровью из разрубленной шеи врага? Ничего, потом отмоемся. А что грязно, так нам ли белые плащи носить? Плечо тянет, наливается медленной, пока еще робкой болью? Хах, бывало хуже. Давай, пляши, родная, давай стерва! Мы с тобой еще погуляем, нам не привыкать бегать в одной своре. Мы же тобой давно знакомы, порой кажется - ближе чем с братьями. Скалься радостно в лицо клыкастой пастью, за руку, за шиворот тащи через круговерть бойни. Кто, ну кто еще тебе даст такую добычу, кто еще будет любить бездумно, забывая себя? Кто еще кроме бесталанного и дурного третьего по счету лорда Первого Дома по доброй воле позовет в гости?

Варг затих. Хуан, выдохнув, выпустил недвижное тело и поднял голову. Сражение перенеслось далеко вперёд, тут была только смерть. Пёс не любил кровь и пламя, но часто был с ним нежеланным соседом. Кому это было нужно? Зачем тёмный дух так хотел всё менять и жечь? Зачем создателю всё это? Хуан фыркнул и, тяжело переступая лапами, бросился в самую кашу. Где был бой, который никому, по сути, не нужен, но который обязательно надо выиграть. Бой выигран будет, без сомнений, но пёс, по правде говоря, сегодня устал. Очень. Эта усталость в бою будет крайне неуместна, и валинорец отбросил все ненужный мысли, выныривая из-за спин нападающих и летя вперёд, на тёмных двуногих. В два огромных прыжка он преодолел разваленную баррикаду и бросился в бой.
Он всегда избирал именно такую тактику: вгрызался, вклинивался в ряды, увиливая от больший длинных палок с клыками и стальных зубов, нарушая их стройность и внося в ряды хаос. Это было бы, как если бы в пехоту неожиданно вклинился бы конь, сильный и понимающий, что надо сделать, чтобы смять и затоптать.
Доспех прокусить сложно, но челюсти валинорца могли молоть черепа в жалкие осколки без особых проблем. Первого тёмного двуногого пёс схватил за руку и с силой рванул вниз, под ноги и своим и чужим, и буквально ввертелся в образовавшуюся брешь в рядах.

Теперь некому по ним стрелять, некому выцеливать спасающих тех, кого можно ещё спасти. Лучники тоже ушли сдерживать последнюю линию обороны. А раненых продолжали вытаскивать. Теперь куда быстрее, благо помех покуда не наблюдалось, а если и попадались, то воины, опьянённые круговертью боя, что творилась буквально в нескольких футах от них, выполняли поставленную цель, помех не замечая. Битва. Только в самом-самом начале она кажется красивой и завораживающей. Теперь... Теперь это просто мясорубка, способ проверить себя на живучесть и на способность выживать и убивать. Смерти сегодня здесь много поживы. И свои и чужие, и даже те, кого после смерти и вовсе не причислить ни к тем, ни к другим, настолько битва и смерть исказили их, изломали, изрубили, изорвали на куски... Поначалу воины только и следили за тем, чтобы не наступить в страшную кучу останков, не испачкаться в кровавых лужах и лужах ещё какой-то непонятной в темноте гадости. Потом это стало всё равно. Главное - дойти и дойти быстро. И тут же метнуться вновь за спины сражающихся, к самому водовороту боя.
У ворот уже вовсю кипела работа. Там был, что называется, промежуточный пункт, где оказывалась лишь первая, срочно необходимая раненым помощь. Дальше их переносили в основной лазарет. Теперь во дворе работали всего шестеро. Но получалось у них довольно быстро. Они уже перестали опасаться шального удара. Кому суждено, тот не вернётся домой. Остальное не важно.
Менестрелю вовсе уже было некогда придаваться размышлениям и наблюдениям. Он теперь был нужен всем и сразу. Точнее даже не так. Нужны были его способности, знания и умения целителя, ибо учеников Ирмо или Эстэ среди его отряда не было, а значит и возможности, даже при всём большом желании их увеличить ради помощи раненым товарищам, никто увеличить не мог. Изредка правда Кано заглядывал в проём ворот, пытаясь на глаз оценить масштабы потерь и успехи штурмующих. Получалось плохо. Всё там смешалось в такую кучу, что и не разобрать уже ничего. Надо было ждать окончания боя. Когда в очередной раз он отворачивался от ворот и переводил взгляд на два костра лазарета, на краю видимости мелькнули две неясные тени всадников. Дозорные. Значит всё спокойно. Иначе бы уже подали знак или позвали по осанвэ.

Война жадная сука с окровавленной пастью, отвратительно воняющая свежей требухой. Неверная стерва, легко предающая даже самых преданных поклонников, отдающих себя целиков в её власть. Потому что ей всегда мало. Мало крови, мало мяса, мало выщербленного железа, мало пепла, мало рыдающих женщин, мало вечной круговерти из крови и мести. Она жаждет каждого захватить в свой сумасшедший вихрь, каждому дать почувствовать тяжесть клинка в руке, и тяжесть кольчуги на плечах, и отправить вперед, на врага, на друга, на брата, не важно. Что бы весь мир раскололся на две половины и сошелся в стремительном танце железа и смерти. Что бы все новые жертвы летели в разверстую пасть. Что бы пьяные от крови не замечали уродливого облика своей любовницы. После боя победители вытрут кровь с лиц и перевяжут раны, а менестрели сложат песни о славных героях, воспоют доблесть сражавшихся и зажгут в сердцах мальчишек жажду подвига, кинув еще несколько душ в объятия Госпожи Войны.
Но пока битва не кончена, уродство не скрыто героической маской и мало кто осмелился бы воспеть, с каким хрустов острая сталь врубается в живую плоть. Тут, на пяточке между горящими казармами собрались преданные поклонники Войны, и с той и с другой стороны, но им сейчас было не до восторгов. Нужно было подороже продать свою жизнь. Нужно было добить отчаянно сопротивляющегося врага. Прорвавшегося сквозь сломанных строй Хуана встретили два копья в бок, но закрыть брешь было уже некем. Орков осталось совсем немного, и они кинулись в последнюю, самоубийственную атаку через баррикаду. Когда уже нет цели выжить, а есть лишь желание забрать с собой побольше врагов, прежде, чем свалишься под чьим-нибудь метким ударом. Эта была агония. Вскоре живых орков на заставе не осталось. Те раненые, у которых уже не было сил сражаться, но еще была возможность поднять руку, сами покончили счеты с жизнью, избавив нолдор от необходимости добивать врагов. Огонь с крыши казармы уже перекинулся на дальний сарай и его кровля начала медленно тлеть.

На дальнем перевале мелькнул силуэт всадника на варге. Мелькнул и исчез. Потом появилось еще двое, покружив на дороге и сгинув вслед за предыдущим. Если нолдор-дозорные хоть что-то соображали в войне и сумели разглядеть волчьих всадников на фоне полыхающего форта и дыма, тянущегося из сгоревшей деревни, то они легко опознали бы передовой разъезд, высланный вперед, что бы проверить обстановку. Стрелять было бессмысленно, орки были слишком далеко. А вот зарево от пожара с этого расстояния было прекрасно видно вражеским разведчикам и у нолдор было меньше часа, что бы убраться вон. Если конечно они не хотят повстречаться со свежими силами врага.

Тактика, которую пёс использовал, имела свои очень серьёзные недостатки. Как правило, он успевал уйти от ударов, от зубов, но иногда его масса и размеры играли с ним очень, очень злую шутку.
Из-за сломанного строя показались две острые палки с металлическими клыками на концах, и с силой впились псу в бока. От одной он почти ушёл - она вырвала клок шерсти и царапнула шкуру, но из-за этого он со всего маху напоролся на вторую. Больно, очень больно стальной клык впился в бок, преодолев толстый белый мех, которых был белым лишь по виду, но не по сути. Хуан, что привык вести бой молча, лишь шарахнулся и ухватил укусившую его палку за древко зубами. Обычный рывок на себя, заставляющий противника упасть на землю, и зубы, крощащие череп и шлем, идут в ход. Больше тёмный двуногий не укусит.
В пылу боя боль почти не чувствуется, равно как и потеря крови, но правая половина тела явно потеряла былую подвижность. Хрипло дыша и прихрамывая, валинорец отступил назад, огрызаясь и показывая, что клыки его ещё так же сильны и остры, каждому, кто подходит ближе.
Ничего, ничего, этот стальной клык не должен принести гибели. Только боль, сколько её ещё будет? Сколько раз пёс укусит кого-то? Сколько раз укусят его? Нескончаемая вереница боли, боль за боль. Если бы это можно было остановить, но пёс следовал за хозяином, не давая ему упасть, заставляя его помнить. Заставляя помнить и себя тоже.

Битва закончилась, и как оно всегда бывает- закончилась внезапно. Вот только что зло звенела сталь, слышались крики и невнятные команды, а вот уже все. Тишина, и только стоны раненых нарушают покой ночи, да веселый гул пламени. Ночь была светла от оранжевых отсветов, и пахла горящим деревом. А еще скотобойней. Непередаваемый, душный аромат разметаной требухи, начавшей сворачиваться крови и свежего мяса. Давно, в прошлой жизни, Охотника от подобной гаммы мутило. Ладно, не просто мутило, а вполне натурально вывернуло на на скользкие, совсем не от морской воды мокрые сходни. Теперь же запах считай не вызывал раздражения, воспринимаясь естественно, как закономерная часть бытия. Да, не хорошо, но такова природа вещей. Дохлый лось, пролежавший в летнем лесу несколько дней похуже будет.
Но для воспоминаний сейчас было глубоко неподходящее время. Потому что победа это конечно хорошо, но на самом деле ничего еще не закончено. Потому что копались со штурмом долго, а зарево от пожара видно далеко. И деревня гореть начала значительно раньше, чем форт, а дороги на Севере неплохи. Значит- надо спешить. Надо уходить отсюда раньше, чем придет вторая порция бойцов Севера. Отменно злых, жаждущих мести, прекрасно мотивированных... А еще- не уставших и многочисленных. Моргот не дурак (что печально, но факт) и дураков в командирах не держит, и скорее всего численность пришедших нолдор в ближайшем опорном пункте вполне себе представляют. Так чего бы не поступить логично, не послать бойцов с перекрытием в числе? Если уже не нужное подкрепление успеет- лягут все, или почти все. Не хорошо.
То есть выдыхать будем после. А сейчас - знай, хватай раненых, тащи наружу. Снаружи относительно свежие, не замотавшиеся силы Кано. Снаружи - внезапно возникший излишек коней. Значит есть возможность взять тех, кто сам ехать не может, в седло. Это хорошо, это будет всяко быстрее. Главное - набрать сейчас отрыв, не повстречаться с ответным приветом от орочьего племени. Да ладно, что уж тут! Сейчас одержавшее победу войско нолдор будет убегать, как молодые олени от волчьей стаи. Подобное положение дел Третьему не нравилось, и не нравилось сильно, но... Но он уже вполне знал цену и безрассудству, и гордости на поле боя. И то и другое не вело ни к чему, кроме поражений и увеличению числа жертв. А значит, надо засунуть их куда подальше и работать. Кто сказал, что с окончанием боя работа заканчивается,и наступает отдых? Врет, безбожно врет. Еще долго для отдыха времени нет, а есть только насущное. Найти кого еще можно спасти, попытаться это сделать... Уйти из под ответного удара... Да вообще не продохнуть становится!
А еще придется оставить мертвых. Да, вот так просто, плюнуть и забыть о тех, кто из этого форта прямым, самым верным и быстрым путем вернулся на Запад. Охотник чувствовал, что подобное решение - безумно несправедливо. Что те, кого он привел на убой, заслуживают другой судьбы, и уж во всяком случае не лежать там, где пришлось, встречая рассвет. Кому-то горящий форт станет погребальным костром, кому то нет. Дрань! Третий не хотел думать о том, все равно или нет тем, кто сейчас уже может быть беседует с Намо о том, какая судьба постигнет их более не нужные душам тела. Ему, ему лично это не годилось. Но он понимал, что поступить цинично и расчетливо - единственно верный вариант. Жертвовать почестями мертвых ради жизни живых - это скупая, тупая необходимость. Нравится, не нравится - а он лорд, и он должен принимать подобные решения. И решать должен правильно. Не чувствами, но разумом. Так что решение было принято, и соответствующая команда отдана. Обводя взглядом типичную послештурмовую суету, Третий с невеселой усмешкой подумал о том, что никакие легенды не говорят и никакие менестрели не воспевают в своих, очень героических и безумно просветленных песнях именно этот вот момент. Там всегда как- "пришли, победили, понесли потери, ушли", а про брошенные тела ни слова. И про то, что кто то занимался захоронениями тоже ни слова. Красиво! Удобно, барлог его кусай!
Тем временем работа спорилась. Вон умудрившиеся остаться целыми помогают дойти до ворот и лошадей тем, у кого удачи оказалось поменьше. Вон промелькнул Хэлко, прижимающий к щеке пятерню. Из-под пальцев щедро хлещет красным, но судя по всему жить будет.
А вот Хуан, и по белой шерсти расползалось большое, темное пятно. И уже по одному тому, как клонит голову пес видно- с ним не хорошо. Очень нехорошо.
Созерцать это далее Третий не стал, а стремительно кинул клинок в ножны и ринулся другу на помощь, ощущая между лопаток неприятный холодок страха. По дороге Охотник сдернул попавшегося выпрем не раненого бойца помогать.
- Тихо, хороший. Сейчас все будет.
Сообщил Охотник псу, пресекая попытки валинорца двигаться далее. После чего наспех принялся осматривать рану. Результат был и плох и хорош одновременно. Хорош тем, что до ворот пес дойдет сам, если не бежать. Плох- потому как долгого перехода ему позволять нельзя, и вообще надо срочно оказать помощь. Хотябы заткнуть рану. Что же, пока помощь в виде верного, который если что впрягался бы волокушу (ага, а еще ее надо было бы сделать прямо тут, на месте) не понадобится. Ухватив пса за мех на загривке, Охотник аккуратно повел его наружу, туда где кони, где бойцы Кано уже должны были сделать хоть что то в плане носилок, и где есть чем перевязать зверя.
-Ничего, сейчас дойдем и все наладится.
Решительно заявил Охотник псу, хотя по смыслу больше выходило, что гипнотизирует и убеждает он себя.
Тем временем стремительная и четкая эвакуация шла своим чередом, приближаясь к завершению. Все-таки есть своя правда в том, чтобы брать на битву тех, кто обладает опытом в подобных делах. не для щенков это дело, совсем вот не для них. Не то место, чтобы зубы пробовать. Если бы воины Аглона не были опытными, не раз и не два встречавшими смерть лицом к лицу, знающими что делать после- все заняло бы куда больше времени. И наверняка закончилось бы печальнее.