...

Горы всегда встречали холодом и запредельной высотой. Горы неблагосклонны к чужакам, в лучшем случаи они готовы их терпеть.  Если вообще удостоят вниманием такую мелочь. Горы высокомерны, они признают лишь себя, и им нет никакого дела до глупой жизни, теснящейся у их подножия. Слишком медленно для гор идет время, что бы вообще замечать, как их склоны покрываются лесом и как орлы вьют гнезда на неприступных скалах.  
Мелькор любил горы, они были отражением его гордости и его превосходства. Гордыни и высокомерия мог бы возразить кто-то, но таковых давно не было в Эндорэ. А те, кто был теперь, солгали бы, потому что им нравилось в горах то же, что и их творцу – гордость и высота. Но и здесь горы помнили волю своего господина. Это был не Тангородрим, который ластился к ногам, как пушистый котенок, эти пики были холодны и принимали чужую власть с гордым спокойствием, как и положено тому, что устремлено в Вечность.  
За спиной тихо всхрапнул конь, в отличие от своего всадника он т гор явно был не в восторге.  Да, теперь уже не сбросить как раньше оковы плоти и не летать ветром над притихшей землей. Мелькора такая мелочь не остановила. Он просто решил, что может себе позволить раньше всех изучить место под свою восточную крепость, оседлал коня и же с дороги послав осанвэ в Ангбанд, зная, что те, кто захочет – догонит. А не захотят, пусть приходят по плану вместе с первыми строителями.  
Вала оказался на месте перед самым рассветом, когда узкий серп Луны уже спрятался за горизонтом, но заря еще не стерла бледные звезды с небесного свода. На вершине перевала ничего кроме отвесных горных стен и медленно светлеющего неба  невозможно было разглядеть.  Пройти вперед ил назад и откроется вид на соседние горы, на долину за перевалом, на заполненные туманом ущелья и склоны, поросшие лесом. Но здесь на самой высокой точке проход между скалами казался гигантской дверью в небо случайно не запертой каким-то забывчивым божеством. Мелькор прекрасно помнил эти места, помнил что чувствовал, когда пел эти отвесные скалы и лес у подножия, не преследуя тогда никаких определенных планов, просто желая переделать тут все по своей воле, создать нечто, что сам считал бы красивым. Звуки его песни здесь в каждом камне и каждой травинке. И сейчас, глядя на прежнее свое творение, Вала вдруг задумался, станет ли это место лучше, если здесь возникнет замок и дорога ляжет через перевал, связав Север с Востоком. Ненадолго задумался. Разве может Творец навредить собственному творению? Что за глупая мысль.  
И вала пошел слушать горы более детально, уже не как восхищенный зритель, заново переживая мгновения прошлого, а как мастер. Где крепче встанет стена, где можно с меньшим усилием соединить со скалой стены башни, что бы разрушить их можно было только вместе с горой, где лучше всего позвать подземные реки, что бы сделать в замке колодец. Пока крепость существовала лишь в замыслах и самом общем плане, детальные планы Мелькор предпочитал составлять на месте, так всегда проще учесть множество нюансов, важных в любом деле. Сейчас будущая крепость легко вставала перед глазами, в деталях и даже в чертежах. Конечно, всё это еще предстояло обсудить с Майроном и может быть внести коррективы, но Вала был уверен, что все воплотиться так, как он задумал. Только немного беспокоило, сумеет ли он достаточно четко изложить свои замыслы – грамотных чертежей ему сейчас не составить.
Мелькор немного поиграл пальцами. С болью в руках он уже почти свыкся и не обращал на неё внимания, но она всегда была на краю сознания, ожидая случая напомнить о себе.   Но это ничего, что раны плоти могут значить для Стихии. Мелькор подошел к горной стене и ласково, как к живому существу прикоснулся к камню тыльной стороной ладони. Камень был холодный и шершавый. На лицо вдруг упала снежинка. Вала от неожиданности сморщил нос, а снежинки продолжали падать с неба, спрятавшегося за редкими тучами. Весна в этих краях вступала в свои права медленно и неохотно. Если бы не предстоящая война на юге   Мелькор был бы, пожалуй, абсолютно счастлив сейчас.

Окутанные холодом и тишиной, темные, могучие горы врезались в полоску неба. Мощные и величественные, впитавшие в себя вечную и незыблемую силу земли, величие Музыки, их творившей. Снег, белыми штрихами окрасивший резкие склоны, казался особенно ярким на фоне дымчато-нежных облаков, обнимающих острые пики, и этот контраст был разителен и прекрасен. До едва ощутимой дрожи, до тихого вдоха сквозь разомкнутые губы, до крошечной гибели – на мгновение, на долю секунды, когда ощущение себя пропадает, и остаются лишь холод, тишина и острые скалы.

Стук копыт смягчался снегом и таял в тишине – лошадь нетерпеливо переступала ногами, но все же послушно оставалась на месте, сдерживаемая твердой рукой всадницы. Ветер, развевавший вороную гриву, шевелил черный плащ, спадающий с плеч женщины широкими складками, и перебирал темные волосы, обрамляющие холодное лицо, казавшееся на их фоне почти мраморным. Редкие снежинки падали ей на плечи, оседали на гриве лошади. Животное встряхивало головой и отфыркивалось, женщина же сидела неподвижно. Она смотрела вдаль, и ее черные глаза, проницательные и непроницаемые, смотрели в одну точку – или сквозь нее. Казалось, она созерцает первый – или последний – рассвет в Эа.

Много, очень много времени прошло с тех пор, как она помогала Вайрэ ткать нити бытия. Гобелены, повествующие об истории – все это появилось позже. На заре Арды не нужны были хранители прошлого, ведь у юного мира было только будущее. Нет, сначала были нити судеб, тончайшие связи, пронизывавшие все живое...  Это было стремление к Знанию. И лишь гораздо позже  появилось другое – стремление сохранить познанное и сделать историю доступной, показать суть и первопричину. Тогда Песнь поиска и движения вперед обратилась назад и перетекла в Песнь сохранения. Не все, прежде шедшие вперед и искавшие Знания, смогли развернуться и стать хранителями истории, творимой другими. Кто-то примкнул к Намо, кто-то – к Ирмо. А для кое-кого, кого впоследствии окрестили созданием самонадеянным и исполненным гордыни, сутью, смыслом и конечной точкой исканий стала Музыка Мелькора...

Уголки резко очерченных темных губ чуть дрогнули в зарождающейся улыбке, улыбке мастера, нашедшего среди вороха старья свое первое достойное творение, а взгляд Гауриэли ожил и оторвался от горизонта. Да, много времени прошло.

Тонкая рука женщины чуть ослабила поводья, и лошадь тронулась вперед мелким неслышным шагом, тихо ступая по устланной снегом земле. Зверь будто не хуже майэ чуял, куда ему следует направиться – Музыка Стихии лилась густо и неприглушенно, и не нужно было быть айну, чтобы чувствовать ее сквозь ткань мира. Постепенно скрывались из вида соседние горы и бледные долины, загораживаемые высокими каменными сводами. Стук копыт лошади стал отчетливее, ясным эхом отражаясь от плотнее обступившего всадницу камня.

...Высокая темная фигура стояла у горной стены подобно изваянию, высеченному из гагата. Тяжелые скалы взметались высоко вверх, но вот, что удивительно – несмотря на явное превосходство этой каменной массы в объемах, скалы будто съеживались рядом со Стихией, становились меньше, подчинялись разливающейся вокруг музыке и тянулись к ее источнику. Всадница снова придержала лошадь и остановилась позади коня Владыки, намотав поводья на руку. Она не спешивалась, не шумела, не возилась в седле – она с бесконечным спокойствием ждала, не желая своим появлением прерывать работу Мелькора, и чистый и холодный облик женщины на удивление гармонично сливался с жестким и величественным окружением.

Тишина, однако, не могла длиться бесконечно. Вздохнул ветер, принес с собой звездочки снежинок, и Мелькор отнял руку от камня.

- У меня такое чувство, будто это место хранит воспоминания всего мира. Мне оно напоминает о самых ранних днях Арды, - женщина склонила голову на бок, следуя глазами за очередной снежинкой, упавшей на одежды Мелькора. – А вам, вероятно, спешит намекнуть, что стоило бы вернуть в гардероб белый цвет.

Мелькору не нужно было слышать стук копыт, что бы узнать, что он уже не один любуется горами. Он обернулся не сразу, не желая нарушать словами гордое величие этого места. Скалы вокруг, земля под ногами, даже хмурое небо, всё сейчас звучало в унисон с Валой, покорно признавая его единственным Владыкой и Господином. Горы присягали ему на верность, подчиняясь силе, когда-то поднявшей их на высоту, с которой можно презрительно взирать на возящихся в низинах тварей.
- Ничья нога не ступала здесь с тех пор, как я спел эти горы, Гауриэль. Только ветер и горные козы. Поэтому они так холодны и так чисты. – Мелькор стряхнул с плеча шальную снежинку, белым пятнышком пятнающую черное сукно, и только после этого, наконец, посмотрел на майэ. Она сидела на лошади, намотав поводья на руку и снежинки точно так же падали на тёмные волосы. Отсюда не было видно спускающейся вниз дороги, только хмурое небо и почти неподвижная всадница, прекрасная и холодная как снег на вершине. Скальные стены поднимались вверх, как рама картины, лишая композицию ненужных деталей. Женщина была прекрасна и…уместна. Величественная и непроницаемая как окружившие её вершины, так же, как и они, одна из мелодий в грандиозном полотне его Темы. Горы и снег подчеркивали её красоту, её облик подчеркивал холодную красоту гор. Вала любовался ею, не скрываясь, он ценил красоту. Увиденное хотелось запечатлеть и оставить здесь, на перевале. «Статуя-страж»-подумал Мелькор. Чуть ниже перевала, на одной из вершин, которую хорошо видно, когда дорога делает поворот, и долина внизу скрывается из виду. Изо льда вышло бы лучше всего, но лед слишком хрупок и податлив, поэтому камень. Просто предать скале нужную форму, что бы каждый идущий через перевал поднимался под внимательным взглядом прекрасной всадницы.
В прежние времена Мелькор не стал бы ждать, в то же мгновенье перепев скалу по собственному замыслу, но эти времена ушли. Владыка Севера побоялся торопиться и с легким сожалением отложил воплощение замысла. Он отчего-то испугался, что не сможет закончить Песнь, и не захотел, что бы Гауриэль видела его слабость.
Что бы скрыть это краткое смущение, Мелькор подошел к майэ, разрушив прекрасную картину женщины на фоне неба в обрамлении гор, и протянул своему глашатаю руку, предлагая спешиться и прогуляться с ним ножками.
- Белый простоват. – улыбнулся Вала в ответ на замечание, - Лучше серебряный.

Ветер легко кружил в воздухе редкие снежинки, подхватывал их и мягко поднимал ввысь с тихими вздохами горного воздуха. Голос Мелькора сливался с густой Музыкой этого места и ничуть не разрушал впечатления, создаваемого прежде величественной тишиной – голос Творца, нашедший отклик, казалось, и в холодном небе, и в сердце этих гор, тихо резонирующий в самых глубинах земли. Слушая рассказ Стихии, женщина чуть повернула голову и снова бросила взгляд на каменные стены и холодные склоны. Эти горы, эти пики – все это его Творение, под стать Творцу. Поэтому Музыка, разливающаяся вокруг, никак не дается ей в руки – она просто слишком велика. Она накрывает с головой, восхищает своим масштабом – и при попытке поймать ее неуловимо протекает сквозь пальцы. Не усмиряется и не приручается – она сама впитывает и поглощает

- Они прекрасны, - женщина медленно скользила взглядом вдоль горизонта, придерживая свободной рукой развевающиеся волосы. – Прекрасны... Жаль, что любоваться ими можно, лишь потревожив эту чистоту.

Черные глаза майэ на мгновение задержались на дугообразных следах копыт, впечатавшихся в легкую снежную пелену, покрывавшую пологие склоны. Следы эти тихо задувал ветер, медленно засыпал снег, и не было сомнения в том, что скоро они пропадут совсем и не останется и намека на то, что здесь когда-то проходила лошадь. Женщина успокаивающе погладила сильную шею животного, беспокойно раздувавшего ноздри, и подняла глаза, ощутив на себе взгляд Владыки Севера. Глаза его были холодными и чистыми – в них отражалось все, что их окружало, но заглянуть в эти глаза глубже и угадать, о чем он думает, едва ли было возможно. За его спиной резко взметались вверх каменные стены, тянулись к самому небу, могучие, неприступные – и послушные и покоренные рядом со Стихией.

Когда Вала отошел от скалы и подошел к ней, это окончательно разбило оковы тишины. Гауриэль ослабила поводья и улыбнулась, и улыбка эта была на удивление светлой, хоть и придала ее лицу тепла не больше, чем лунный свет – свежевыпавшему снегу.

- Даже сюда первой ступила не я, а мой конь, - майэ деланно покачала головой и положила руку Мелькору на запястье – она не хотела случайно задеть обожженных участков на руках, ведь то, что Владыка обычно игнорировал этот факт, едва ли уменьшало его боль. Волной взвился черный плащ – женщина перебросила ногу и легко спрыгнула с лошади, оказавшись на земле рядом с Валой.

- Или черный в белый горох? – она забавно прищурилась. – И пусть кто-нибудь попробует упрекнуть вас в простоте или неоригинальности.

Мелькор в последнюю сотню лет избегал долгой тишины. Молчание давило на уши, заставляя вспоминать Мандос, невыносимые годы бездействия, стену молчания между ним и Артано во время их долгой размолвки, чье эхо еще гуляло в коридорах Крепости. Ему не было жаль тишины, скоро она уйдет из этого места навсегда. Но горы всегда останутся горами, гордыми и опасными, как их Создатель. Не склоняющимися не перед кем. Такими их увидят все, кто пройдет по дороге через перевал.
- Красота в глазах смотрящего. – мягко заметил Вала. Стоя сейчас здесь, где был только голый камень и высокий купол неба, невольно закрадывалась мысль, а стоит ли тревожить величественный покой этого места, напоминающего о древних днях. Мелькор порой бывал скуп, когда речь шла о его творениях. Но тщеславия в нем было гораздо больше.
- Пусть все, кто приходит сюда осознают свою ничтожность перед Силой, создавшей все это.
Мелькор картинно вскинул голову. Что поделать, Владыка Севера не стеснялся себя хвалить, и не мог удержаться, что бы не покрасоваться, если обстановка располагала. В конце концов, для Величайшего из Айнур это даже не хвастовство, а простая констатация факта.
- В цветочек, Мышка моя. Только в цветочек. – Мелькор очень серьёзно посмотрел в лицо своей майэ. В черных глазах Валы прятался смех. – Идем!
Владыка Севера галантно подал Гуриэль руку, обернутую плащом, и повел женщину дальше по ущелью.
- Сама крепость встанет здесь. Высокая башня из серого камня, такая же, как эти горы. Клык, упирающийся в небо. Большего тут не требуется.
Мелькор снова в деталях представил свой замысел. Высокая башня из серого матового камня, устремленная вверх. Она выглядит как естественное продолжение окружающих её вершин, неизбежное дополнение к скалам и небу. Ущелье перегораживала такая же серая стена, а от неё дорога уходила вниз, через перевал. Вала властно потянулся к разуму своего глашатая, что бы и она увидела картину скорого будущего, и смогла по достоинству оценить задумку.
- Если бы ты не была нужна мне в Крепости, я бы поставил тебя комендантом здесь, Гауриэль. – больше себе, чем Мыши сказал Мелькор. – Тебе удивительно к лицу эти горы.
Одна из скальных стен оборвалась неожиданно, как будто кто-то отдернул занавес. Дорога плавным изгибом шла в бок, оставив по левую руку пропасть. Вала подвел свою спутницу к самому её краю, так, что мелкие камушки посыпались из-под ног вниз, в бездну. Отсюда был хорошо видно продолговатое озеро в долине, окруженное редким лесом, поросшие сосняком склоны соседних гор, ущелье под самыми ногами, с быстрой горной речкой. Горы в дали были окутаны легкой дымкой. Таинственный восток лежал у ног пестрым лоскутным одеялом.

- Разве? – Гауриэль неспешно расправила складки плаща. – Никогда не придавала значения этой поговорке. Я всегда считала, что красоту смотрящему предлагают поискать в своих глазах лишь в тех случаях, когда вокруг ее недостаточно, а найти очень нужно, - уголки ее губ чуть дрогнули.

Бледный свет, окутавший острые пики, жемчужной пеленой струился вниз по склонам, оттеняя неровности темного камня и будто подсвечивая снег изнутри.

- Услышано, Владыка, - преувеличенно торжественно поклонилась майэ и, пряча искрящиеся смехом глаза, сделала перед собой витиеватый жест рукой. – Отныне цвет Властелина Севера – черный в белый цветочек.

Очередной порыв ветра снова принес с вершин невесомые снежинки, на свой вкус расцвечивая черные одежды айнур и вплетая белые звездочки в волосы Гауриэли, волной упавшие на лицо от резкого поклона. Женщина попробовала потихоньку сдуть упавшие на лоб пряди, но у нее ничего не получилось, и ей, с некоторым сожалением эрухини, нарушающего живописную композицию, пришлось распрямиться и, запустив пальцы в волосы, небрежно убрать их назад. Вот так неэстетично завершив расшаркивание в лучших традициях валимарских празднеств, майэ приняла руку Мелькора, ощутив пальцами приятную мягкость ткани. Эта ткань была немного холодной, правда, но майэ решила, что под ее ладонью этот недостаток скоро сойдет на нет и будет совсем замечательно.

Снег под сапогами даже не скрипел, будто его и не касалась ничья нога.

- Да, большего, наверное, не требуется, - медленно кивнула Гауриэль, принимая разворачивающиеся перед ней картины – скалы, холодный камень, мощная башня среди молчаливых гор. – Достаточно башни и крепких стен, раз скалы вокруг уменьшат оборонительную линию... Вы уже продумывали детали? Форму башни, размещение ворот, оборонные приспособления на стенах? – она с интересом посмотрела на Владыку Севера.

Мелькор казался исполненным гордости и задумчивости одновременно, и эти чувства попеременно проскакивали в его словах и движениях, представляя собой занимательный контраст – будто переходы от самоуверенной Стихии к насмешливо-шебутному айну и снова назад. Гауриэль улыбнулась про себя, и резкие черты ее лица на мгновение стали почти мягкими.

- Это ведь не удивительно, правда? – майэ Мелькора протянула свободную руку и осторожно скользнула  по выступающему камню кончиками пальцев, острее ощущая Песнь. – В каком-то смысле они мне родны...е.

Она едва закончила говорить, когда вдруг с грохотом обрушилась одна из скал, открывая взгляду тонущий в рассветном тумане горизонт. И чем ближе они приближались к краю нового обрыва, тем яснее создавалось ощущение полета над стелющимися внизу долинами. Уж кто-кто, а Крылатая это точно знала – и любила это легкое головокружение и ощущение свободы. Но все же это было необычно – давно она не испытывала подобных ощущений вне крылатой фана. Камень на краю оказался совсем хрупким, но эта нестабильность под ногами лишь усиливала впечатление уходящей из-под ног земли. Майэ закрыла глаза и с нескрываемым наслаждением вдохнула холодный воздух.

Камешки из-под ног все сыпались и сыпались.

- Если бы ты никогда не увидела эти горы, ты бы знала, что они красивы? – не без лукавства поинтересовался Мелькор. Скептицизм спутницы его ничуть не задел, а от возможности немного углубится в философский спор об абстрактных понятиях.
- Договорились. – не менее торжественно провозгласил Вала. Сказано было с силой официального указа, только откровенно смеющиеся глаза портили дело. – Но честь объявить об этом гвардии я оставлю за тобой.
Тёмный так же склонился перед Гауриэль в преувеличенно торжественном поклоне, даже не пытаясь скрыть озорную улыбку. Официоз, таким образом, был нещадно нарушен обеими сторонами и через минуту Мелькор уже смеялся, встряхнув головой, что бы убрать со лба непослушные волосы. В этом жесте, как и во многом у Валы Севера картинность мешалась с демонстративной небрежностью.
Озорник-ветер пролетал над пропастью, подхватывая полы одежд, и путая тёмные волосы айнур, перемешивая пряди, и не поймешь сразу, где чьи.
Восток дремал внизу, неизвестный, забытый и оттого пленительный. Мелькор немножко завидовал своей крылатой вестнице, ей ничего не стоит сейчас вниз со склона, и туда, к затянутым дымкой долинам и дальше, через горный хребет, который когда-то поднялся по его слову, разделив континент надвое. Интересно, что теперь там, за ними? Бродят ли еще его твари по тёмным южным лесам и восточной пустыне? Живут ли еще аварии в лесах за горами? Как встретил Вторых Детей этот неведомый теперь даже ему мир, каков он показался им? Всей душой Мелькор стремился туда, к востоку, за две горные стены и дальше, туда обращались его замыслы и он негодовал на нолдор, мешающих этим планам. Но сделать пока ничего не мог. Сперва предстояло разобраться с изгнанниками Запада. Вопрос майэ вернул мысли Тёмного Валы обратно на край обрыва.
- Острый шпиль в небо. – не раздумывая ответил он. – А об остальном будем думать с Артано. Ему же строить. Для этого я и поехал сюда, посмотреть на месте, как будет лучше. – Мелькор чуть улыбнулся одними губами. Образ будущей сторожевой башни одновременно радовал творческим поиском, и вызывал неудовлетворенность, как напоминание о теперешней слабости. Тёмный сжал обожженную ладонь.
- А ты бы что мне посоветовала, Мышка? – с искренним интересом обратился он к Гауриэль.

- Нет, - тихо покачала головой майэ. – Но я немного не об этом. Иногда говорят, что красота есть везде, но нужно уметь ее видеть. «Красота в глазах смотрящего». Но мне кажется, что по-настоящему красивое творение красиво само по себе. Можно отвергать его, если не хочешь этого признавать, отвергать особенно яро – если не хочешь признавать творение красивым из-за нелюбви к Творцу. Но лишь на словах, ибо все равно внутри что-то трепыхнется, на мгновение, не долю секунды... Даже если не восхищение, то изумление. Если же нет, если творение не трогает фэа, не нужно просить присмотреться и говорить о том, что для понимания красоты в глазах чего-то не хватает...

Майэ и сама не заметила, как ее речь из чистого теоретизирования дала крен в область глубоко конкретную, а именно свернула в ее искренние и глубокие недовольства поведением энного количества валар на континенте эн. Когда ее нежелание вместо Творения и Познания ткать нити Гобеленов прошлого было признано не конструктивной критикой, а интерес к музыке Мелькора – не волей свободной майэ, а порождением Диссонанса. Якобы из-за этого в ней пробуждается гордыня, мешающая видеть красоту Арды Неискаженной. «Пробуждается», «мешает»... Они говорили так, как будто такие мысли и чувства – не ее свободная воля, а какой-то дефект.

«Просто нечего пенять на зеркало, коль рожа крива, вот и все», - в очередной раз подвела итог той древней как Арда истории Гауриэль, но вслух этого, конечно, не сказала. Поговорка была хорошей и очень колоритной, но в присутствии Владыки майэ такие вещи выдавать было как-то не комильфо... Хотя по лицу ее можно было прочитать если не все вышеуказанные мысли, то общий смысл точно.

- Только пожалуйста, когда будете объявлять – не забудьте позвать полюбоваться на это зрелище, - она с мягкой улыбкой посмотрела на смеющегося Валу. Волосы рассыпались по его лицу, и майэ, замявшись на мгновение, протянула руку и невесомо отвела упавшие ему на лоб пряди волос, которые Мелькор тщетно пытался убрать движением головы. – Думаю, на это стоит посмотреть.

Ветер. Кажется, и крыльев не надо – стоит лишь развести руки и шагнуть в сторону бледного горизонта – и ты взлетишь в небо и растворишься в дымке облаков.

- Я не знаток, Владыка, но я подумала вот о чем, - Гауриэль отвернулась от долин и обернулась к Мелькору, придерживая развевающиеся на ветру волосы. Создав в воображении четкий образ, она стала разворачивать эту картину перед Валой, приглашая взглянуть через ее сознание.

Взгляд смотрящего был направлен будто со стороны входа в ущелье. В небо врезалась высокая башня, и видимый конец ее был треугольным, вернее, представлял собой прямоугольный треугольник, направленный к зрителю острой стороной. Слева она полностью сливалась с могучими скалами – не разберешь, где заканчиваются они и начинается это строение. Вторая стена башни шла под острым углом от этих скал, и от нее через все ущелье пролегала обычная стена – до самых скал напротив. Было ясно, что выступающая за стену часть башни носила оборонительную функцию – форма ее вместе со стенами давала тупой угол и позволяла при необходимости вести перекрестный огонь, а сам острый угол башни не создавал так называемый «слепой угол», в котором враг был бы защищен от обстрела с куртин. Зубчатый парапет на стенах выступал вперед, создавая так называемые «машикули», позволяя не только обстреливать противника на расстоянии, но и сбрасывать тяжелые снаряды вниз через образовавшиеся промежутки. Для того, чтобы такие снаряды рикошетировали, внизу стены были не вертикальными, а покатыми, с резко выраженным изломом.

- Как-то вот так, Владыка, - тихо сказала Гауриэль, рассеивая эти картины.

Вала улыбнулся, давая понять, что мысли Гауриэль от него не укрылись, и он не видит ничего ужасного в колоритных поговорках. Субординацию Владыка Севера с завидной периодичностью видал в гробу, особенно после гостевания в Амане. Разумеется, ровно до той поры, пока он был уверен в безграничной верности и признании своего величия. Как только у Мелькора возникали сомнения, он мог очень резко дернуть зарвавшегося подданного за ошейник. Его секретарю это не грозило, своеволие она проявляла пока только там, где Валу это устраивало. А после примирения с Артано Мелькор был не склонен изобретать новые обиды.
- Если творение не трогает феа, может оно просто не для тебя? – Тёмного Валу забавляла злость Мыши на её бывших учителей. – В мире немного по-настоящему бездарных вещей. Я вот сейчас не одной не припомню. Если конечно творец действительно вложил душу.
«Как я в свою землю» - Мелькор смотрел под ноги с нескрываемой гордостью. Уж его то творения потрясали и изумляли даже его врагов. Они могли лгать, но он то знал, что скрывается за этой ложью.
Вала с интересом смотрел на развернутую перед ним мысленную картинку. Она была не похожа на ту, что он рисовал когда-то у себя в кабинете, но любовь к ученице не позволила сходу отвергнуть её виденье.
- Слишком много углов, - мягко заметил Мелькор, - но любопытно, я бы обсудил это с Майроном. И с тобой, раз ты хочешь участвовать. Ведь может эта крепость се-таки достанется тебе.
Ему вдруг страшно захотелось запечатлеть её такой, на краю обрыва с развивающимися волосами и рвущимся с плеч плащом. Будь это прежде, в Утумно, Мелькор бы слепил скульптуру из снега, в Амане достал бы альбом и карандаш, с которыми почти не расставался, но теперь он ничего этого не мог, а мгновение было слишком прекрасным.
Повинуясь приказу, падающие с неба снежинки сложились на сером камне в образ майэ, маленькое северное созвездие из зимних звездочек, мимолетное, как любая красота.