А ведь все началось, как вполне обычный день, как и многие тысячи до него. Обойти посты, наказать провинившихся, поругаться с интендантом, составить график нарядов, разобраться с прочей неизбежной на высоких должностях писаниной типа отчета за прошлый месяц. То есть надиктовать кому-нибудь из добровольных секретарей, имеющих более менее приличный почерк этот самый отчет. У Раданга почерк был отвратный и в армии ходили неподтвержденные слухи, что Властелин строжайше запретил ему подавать рапорты написанные собственной рукой, за исключением случаев особой важности. Того самого приказа никто не видел, но рапорты Раданг действительно старался сам не писать.
Сейчас все дела были закончены, и можно было спокойно скучать. Скучали обычно в нижнем зале возле офицерской столовой, благодаря большому камину и близости бочонка с пивом, бывшему очень привлекательным холодными зимними вечерами. Ну, а если еще имеешь хорошие отношения с кухней, то и за бутылкой вина сверх нормы идти не далеко. В этот вечер в Крепости чувствовалось какое-то неявное напряжение, и за бутылкой никто не пошел. Коротали время так, травили байки под пиво и квенилас, играли в кости.
Раданг в наглую занял лучшее место поближе к огню и теперь играл в калах с командиром диверсионных отрядов. Отношения у них были сложные. Разведчики-диверсанты были, как и гвардейцы на особом положении, но в свою сторону. Единственные, для кого в войне перерыв так по настоящему и не наступил, разведчики отличались особой отмороженностью, редкой наглостью, бравадой и впечатляющем самомнением. Выражали все это они на свой лад, благо специфика работы позволяла не появляться в Крепости большую часть года, наплевав на требования к форме и внешнему виду, а работа малыми отрядами очень способствовала развитию способов отличатся от "тех придурков" из соседней роты. Трофеи и обмен с горными племенами тоже способствовали. В отличии от всех остальных, разведку Владыка держал не на таком коротком поводке, как армию и за мелочные отступления от буквы устава им не влетало, чем они пользовались бессовестно.
На командире разведки сейчас была стандартная для всех форма, только ворот рубахи был заколот трофейной серебрянной фибулой. Зато волосы были заплетены в пять кос вдоль головы, проборы выкрашены синей краской, в ухе красовалось пять разных серёг с разноцветными камнями, а руки под закатанными рукавами уставной черной рубашки были покрыты красно-черными татуировками до самых плеч. Не удивительно, что гвардия, где за неуставную прическу можно было вылететь в маршевые роты, разведку тихо ненавидела, считая их недостойными гордого звания солдата дешевыми позёрами, не имеющими понятия о настоящей дисциплине и больше похожими на горную шваль, чем на настоящих уруков. Разведка в свою очередь ненавидела гвардию, считая их не на что негодными паркетными вояками с неадекватным уровнем понтов. При этом и те и другие прекрасно осознавали истинное положение вещей, и противостояние шло со всем уважением, на которое в принципе способны две орочьи банды. Доносов друг на друга не писали, начальство к разборкам старались не привлекать. Но разборки силовыми методами случались редко. Негласное соревнование «кто круче» шло больше путем пускание пыли в глаза. А так как типично орочьи способы самовыражения в гвардии карались безо всякой жалости (Мелькор своё понятие об эстетике доносил жестко и без уважения к самобытным орочьим представлениям о красоте), то на фоне разведчиков гвардейцы старались быть образцом формы, порядка и дисциплины.
Раданг являл собой воплощение этого принципа, составляя резкий контраст со своим визави. Он был в простом и черном. Настолько черном и настолько простом, что навевало самые нехорошие подозрения о стоимости ткани, из которой все это было пошито. Шнуровка на рукавах рубахи завязана, пуговицы из тёмного золота на форменном кафтане застегнуты под самое горло. Из украшений только тонкая витая гривна – боевая награда за Гавани, да шпилька, удерживающая закрученные в узел волосы. Сейчас его почти можно было принять за эльфийского лорда. Со спины.
У Раданга с начальником диверсионных отрядов отношения были сложные: с одной стороны традиционное соперничество между родами войск заставляло их смотреть друг на друга косо, с другой оба любили волков и неплохо играли в тактические игры. Играть друг с другом им нравилось, но порой игра шла на грани драки, особенно если за ней наблюдали младшие офицеры.
Но не сегодня. Сегодня Раданг откровенно ловил ворон и уже проиграл две партии. Серебряные монеты, которые по традиции заменяли в ангбандской игре камушки, перекочевали в карман противника. Капитан гвардии отнесся к этому философски. Серебро и золото у орков было в большой цене, но в пределах Крепости в ход шло на необязательную роскошь вроде той самой бутылки сверх нормы. Паёк и одежду по установленным нормам все получали и так. Подворовывали, конечно, но больше по мелочи, тут у Властелина было строго. Но не иметь заначки считалось признаком плохого солдата, и проигравший серьезную сумму был обречен на долгие дни подколок и шуточек со стороны сослуживцев.
- Что-то ты сегодня не в ударе. – разведчик с довольной ухмылкой сгреб горсть монеток в кошель и стал раскладывать новую партию.
- Метель идет с севера. – невпопад заметил Раданг и отхлебнул пива из кружки. Ему сегодня отчего-то совсем не думалось. – Скоро караулы проверять. Может, после доиграем?
- Не. – командиру разведчиков этим вечером тоже было смурно, но упускать идущую в руки удачу он не хотел. – Раз начали нехорошо бросать. Как раз еще одну успеем.
Раданг махнул рукой и выложил на доску новую горсть серебра. Огонь в камине его сейчас занимал гораздо больше, чем доска, но игра шла своим чередом. Монетки кочевали из лунки в лунку, пиво пилось, дрожал огонь в камине, ветер выл за окном. Вся крепость притихла в ожидании чего-то еще неведомого.

Это было внезапно, как удар под дых. Чужая воля властно схватила его за горло, тряхнула, как треплют дичь, проверяя, есть ли в теле еще жизнь, и Раданг перестал быть собой. Воля, гораздо большая, чем он сам, чем вся крепость, и вся вселенная властно взяла за шкирку и повлекла, не спрашивая, к цели вдруг ставшей единственной в жизни. Орк вскочил, мельком заметив совершенно чужой взгляд разведчика. Раданг знал, что и его глазами сейчас смотрит вовсе не он сам, но это не имело никакого значения. Ничто не имело значения, кроме сладостного чувства непринадлежности себе, и знания о том, что необходимо делать. Его волю мяли в кулаке, лепя из него что вздумается, и это было прекрасно. Ничего в мире не могло быть прекрасней этого. Раданг бежал к плацу, перепрыгивая через ступеньки, вокруг него клубилась и кипела вставшая на дыбы крепость, и начальник гвардии был един с ней, с огромным механизмом, где слаженно вращались тысячи шестеренок. Каким-то чудом Раданг не с кем не столкнулся на лестнице и в коридоре, куда-то бежали солдаты, офицеры выкрикивали приказы. Кого-то из них орк мог ненавидеть, кого-то никогда не замечал, но все повседневные дрязги сейчас исчезли под натиском единой воли, прессующей их в единый монолит, подчиненный одному Владыке. Это он смотрел на мир тысячами глаз своей армии, это он держал в кулаке души тысяч своих рабов, и хотелось скулить от счастья, что не раздавлен насмерть его волей, или подвывать от страха, осознавая его могущество, но ошейник был крепко сжат властной рукой, и не было место ни мыслям, ни сомнениям. А сердце, где еще оставалась последняя капля свободы, сладко пело «Война!», пока и та мысль не сдалась под общим натиском, и на несколько минут Раданг просто перестал быть, став ничем. Просто очередной деталью огромной машины, единым и с крепостью, и с тысячей таких же как он, и это было прекрасно до боли. Но думать об том орк не мог. Он вообще не мог думать.
Гвардия строилась на плацу. Четко, слаженно, без лишней суеты, как собираются друг к другу капли ртути. Как неживые. Они закончили построение четко в тот момент, когда их командир встал перед строем. Раданг оглядел своих солдат, чувствуя, как медленно разжимается хватка, и чужая воля оставляет его. Это было больно, хотя эйфория от полной потери собственного «я» еще гуляла в крови.
- Приказ Властелина! – громко выкрикнул он, зная, что эти слова сейчас повторяет каждый командир, каждому подразделению, - Готовность номер один. До получения соответствующего приказа запрещено покидать казармы и быть готовыми выступить в течении нескольких часов. Разойтись.
Раданг еще раз оглядел строй и лица своих офицеров. Он знал, что за их невозмутимостью скрываются те же мысли, что и у него. Война. Наконец-то война. Враги, запах гари, чужая кровь на клыках - то единственное, ради чего стоит жить.